Желвак услышал скрип двери в подъезд и тут же понял, что в неё въехал Коготовский – звук того, как он мучился в этой своей коляске, преодолевая каждый метр мира за пределами квартиры, нельзя было спутать со звуками жизнедеятельности нормальных людей. Желвак пулей бросился из квартиры, чувствуя, как мгновенно испаряется, словно твёрдое тело в эпицентре ядерного взрыва, его тревога. Какое же это приятное чувство. Секунду назад мир вокруг был будто заполнен ядовитым газом, от которого начинают дёргаться конечности, а голову бросает в жар: ждёшь ты с работы пьяного отца-изверга, или девчонка, сказала, что залетела от тебя, а в следующую секунду оказывается, что отца по дороге забрали в отделение, а девчонка просто проверяла твою реакцию, и вот, воздух мгновенно становится кристально-чистым, а тело только что по полу не расплывается в истоме облегчения.
У Желвака, наверное, было довольно глупое и не идущее ему выражение лица, отражающее его приятное возбуждение, так как Коготовский пристально в него всмотрелся, и Желвак сначала смутился, а затем поспешил нахмуриться и зло спросил:
– Куда понесло-то тебя?
– Я тоже рад тебя видеть, – ответил Коготвский, передавая пакет и разворачивая коляску, чтобы задом въехать на лестницу – лифта в доме не было.
– А я вот тебя не очень, – Желвак встал за его спиной, хоть Коготовский и не нуждался в помощи, всегда поднимался и спускался по лестницам сам, и даже требовал, чтобы ему не помогали. В принципе, это и не нужно было – своими руками он мог поднять себя на пятый этаж, не касаясь колёсами ступенек. Желвак же просто не хотел встречаться с ним взглядом.
– Да? А мне показалось – наоборот, – в голосе Коготовского слышалась усмешка, и Желвак разозлился уже по-настоящему:
– Да пошёл ты в задницу!
– Ууу, – только протянул в ответ Коготовский.
Как только они оказались в квартире, Желвак принялся нарезать купленную Коготовским колбасу, даже не разобрав до конца пакеты. Коготовский поставил чайник.
– Слышал о тебе в магазине, – сказал он, тоже принявшись за бутерброд.
– В смысле? – нахмурился Желвак, перестав жевать.
– Слухи летят быстрее чем новости по телевизору или интернету.
– И что слышал?
– Да что и полагается – спасённая в рассудке, поэтому без прикрас.
Желвак задумался, прокручивая в голове весь предыдущий день, или вернее этот же – сколько вообще прошло времени? И сколько его сейчас? Всё ли он сделал правильно? Нигде не напортачил? Девчонка ментам помочь ничем не могла, она была в таком состоянии, что рассказ её должен был больше на бред смахивать. И лицо его для неё должно оставаться чёрным пятном из предстоящих кошмаров, как говорит Коготовский. Хотя, этот же Коготовский говорит, что может быть и на оборот… в любом случае, Желвак перед ней особо не рисовался. Телефон, перед тем, как ей в руку сунуть, он вытер, в этом гадюшнике ничего не трогал… что ещё? Всегда что-то царапает, даже если ничего и нет. Это просто навязчивая идея, через которую, как через тёрку, приходится протирать каждое чьё-нибудь спасение. Может быть, просто чувство вины маячит где-то на заднем плане, за то, что не обшарил ублюдка? Желвак взвешивает эту мысль, крутит её в голове, прикидывает, можно ли с ней согласиться…
– Думаешь, не оставил ли где следов? – проницательно спросил Коготовский.
– Ничего я не оставил, – пробубнил Желвак, вновь набивая рот.
– Завтра это возможно, наконец, всколыхнёт город. Затаиться бы нам, да понаблюдать.
