– Долго еще? – Василий пихнул локтем Свалку в бок.
– Пришли, – коротко ответил Свалка.
Поначалу Петрищев не увидел ничего. Лишь пустота и чернота. Но потом в этой пустоте здесь и там начали вспыхивать искры. Их становилось больше и больше, и вот уже недавняя пустота сияла, переливаясь невообразимыми цветами. Искры устремлялись в бесконечность, и на их месте загорались новые, чтобы тоже устремиться.
– Видишь? – Свалка смахнул слезу, – Это истории. И все охуительные, заметь. Выбирай любую, а еще лучше, пусть история сама тебя выберет.
Василий колебался.
– Но кем я стану? Буду ли собой?
– Вот и выяснишь, – Свалка одобряюще похлопал его по плечу, и, не удержавшись, дурашливо всхлипнул, – сынок!
– Да ну тебя, – смутился Петрищев.
– Ты так и не понял, в чем твоя уникальность? – спросил Свалка. – У твоего начальника с привередливым колобком не получилось истории. Вернее, получилось, но Она вроде как декорации. Он ведь не хотел быть начальником ЖКХ, он мечтал о едином порыве бесконечных масштабов во главе с собой, не меньше.
– И как же получился я? Оживший манекен? Картонная фигура на сцене вдруг заговорила?
– Не совсем. Это вроде как если в театре одного актера этот самый актер вступил в половой контакт с декорацией, и у них родился ребенок. Подозреваю, имел место порножурнал и…
– Достаточно, – прервал его Василий, – меня сейчас стошнит.
Он шагнул в сверкающий водоворот, позволив историям выбирать.
***
В каждой жизни каждого бывает тот самый неловкий момент, настолько торжественный, что его так и тянет испортить.
***
– Стой! – услышал Петрищев отчаянный крик.
Он досадливо оглянулся. Они замерли в предвкушении. Все трое. Свалка, Сергей Петрович и пирамидка цвета талого говна.
– Триста, – улыбнулся Василий.
И прежде, чем бесконечность успела ответить единым порывом, рассыпался мелким песком по ветру.
Йольский кот
Йольский кот входит в дом, ссыт в тапки, протягивает к огню
замерзшие лапки.
Сочиняет письмо старой подруге Грюле.
До востребования на остров под пальмой в вечном июле.
Гуляю сам по себе, хожу в «12 шагов»
У меня зависимость от валерьянки и аллергия на мудаков
Сижу в соцсетях, пишу стихи о зиме и йоле
По выходным с Бигфутом поем йодлем
Намертво льдом сковало долины и горы
Люди и мыши попрятались в темные норы
Непослушные дети выросли, сбились в стаи
Воют цепными псами, суровые времена настали
Йольский кот точит об мебель когти, метит углы, роняет
шерсть на ковры
Скоро домой вернется с работы Вася
Сунет ноги в тапки, заплачет,
Как же
Я
Заебался
Творец
Творец живет на краю вселенной в хижине у реки
Вечерами приходят к нему посуху судаки
Он окормляет их хлебом, поит вином
Они трепещут жабрами, шлепают беззвучным ртом
Благодарят, кланяются, ложатся на сковороду
Прежде чем попасть в рай, надо побыть в аду
В двери скребет заблудившаяся душа,
Проходи, рыба сегодня чудо как хороша!
Рассказывай, откуда путь держишь? куда?
Хотя, если подумать, конечная цель –ерунда
Меня всегда занимал процесс созидания
Сотворить что-нибудь этакое,
Вплести в ткань мироздания.
Я преодолел жизнь, выплыл из смерти, чтобы спросить
Где смысл, правда и грань, которую не переступить
Почему все устроено именно так, как есть
В чем величайший замысел, совесть и честь
А ты тратишь вечность на всякую ерунду…
Сорян, бро, ответил творец и лег на сковороду.
Психоделический деревенский детектив
Участковый Вениамин Серенький сидел в засаде, и ему было неудобно. Затекли ноги, одеревенел зад, хотелось есть, пить и в туалет. Честно говоря, никто участковому приказа сидеть в засаде не давал. Наоборот, в свете последних событий, велено ему было патрулировать деревню денно и нощно, привлекая народных дружинников из числа желающих. Добровольцем вызвался лишь дед Ефим, да и то потому, что « завязал с бухлишком, надо себя чем-то занять, да и хер ли бояться, разве ж это жизнь, стакан не поднимешь за здоровье, да и какое у меня здоровье, говно сплошное».
