Свиток 34. По материалам международных поэтических телемостов - страница 4



И в старой часовне у края кладбища
В тяжелый и темный предутренний час,
Какие-то бесы все ищут да ищут,
Зачем бы? Кого бы? Вестимо, что нас.
Да сами мы стали от них неотличны,
У старых и малых ножи в сапогах,
А души тревожат заморские кличи
На птичьих невнятных и злых языках.
Кто в храме свечу у иконы затеплит?
Кто выгонит нечисть за круг меловой?
Мы нынче оглохли, мы нынче ослепли,
Мы нынче все реже дружны с головой…
В селе тишина. Не найти человека.
Лучинку спросить без опаски нельзя…
А ну-ка, сосед, подними-ка мне веки.
Давай-ка посмотрим друг другу в глаза.

Осенние мысли на прогулке

Вот за что я не очень-то жалую осень —
За туман, словно старость, отрезавший дали,
За тяжелую слякоть, за наледь в мангале,
За вечерний рефрен: «Тридцать восемь и восемь».
Сталагмит прорастает у ржавого слива,
Раздаются с небес перелетные крики,
Деревца у дороги толпятся тоскливо,
Словно вдовый гарем – и черны, и безлики.
Мы пойдем, обновим по снежку первопуток,
Ледоколом до пруда, и сразу вернемся,
Поглядим через хмарь на неяркое солнце.
По дороге покормим оставшихся уток.
Сколько раз мы в одну погружаемся реку? —
Сколько раз проплываем районную заводь?
Все одно. Может разве что больше узбеков
Стало в нашей воде бултыхаться и плавать.
В перекрестиях веток – дрожат расстоянья.
В ноябре все намного круглее, чем летом,
В ноябре так фатально быть нищим поэтом
На костлявых коленях у Вечности ранней.
Отдалились тайфуны, самумы, хамсины,
С неба крошево – замков воздушных крушенья,
Только дом и улыбка веселого сына
Искупленье погоде, судьбе утешенье.
Скоро елка, подарки, снежки, мандарины —
Ну и черт с этим холодом, станем как дети!
Загадаем желания – только о лете,
И да будут они и светлы, и невинны.
Загадаем желания – только о солнце,
О тепле, о листве загадаем желанья…
Скоро, скоро весна. Доживем, как придется.
До свидания, осень. Давай – до свиданья.

Айзенштат Роман

(Израиль)

«В молодости море по колено…»

В молодости море по колено,
Радость жизни – золотистый грог,
Кровь бурлит и наполняет вены,
И до смерти не отмерен срок.
В зрелости оно уже по пояс,
А порой доходит до груди.
Ты идешь, слегка лишь беспокоясь,
Что не виден берег впереди.
В старости ты погружен по шею,
Дно порою не достать ногой,
Знаешь: «Выбраться уж не сумею!»,
Ждешь, когда накроет с головой.

Вино любви

Спасибо вам, дни светлые, за светлость,
Вам, ночи темные, за вашу темноту.
Но больше всех всегда любил рассветность
Я утра раннего, нагую красоту
Той женщины, что мне дарила радость,
Чьей страсти, нежности искристое вино
Я пил взахлеб и даже смерти сладость
Готов принять был за мгновение одно.
И в нашем мире, солнечном и лунном,
Прошу, не растворяйте в тусклой суете,
Вы, память о чудесном и безумном
Вине любви, о той рассветной красоте.

Глазами ребенка

Мы приехали в Израиль – море, солнце, красота,
На базарах, в магазинах здесь такая вкуснота.
Фрукты сами во рту тают, овощей хоть пруд пруди,
И хозяйки выбирают – слева, справа, посреди.
И, что важно: овощ тот же, ну, а вкус совсем другой,
Взять, хотя бы, лук обычный – ну, и сладкий он какой!
Да, конечно, все иначе, только мама что-то вдруг…
– Мама, почему ты плачешь?
                                        Здесь такой ведь сладкий лук.

«Да, не был я на той войне…»

Да, не был я на той войне,
Родился в год послевоенный,
Но все равно живет во мне,
Проникла с кровью прямо в вены.
И в наши детские бои
Она проникла слишком явно:
«Чужие» есть и есть «свои»,