Внезапно становится как-то мокро.
Чувствую, как вода заливает сначала волосы, а потом холодные капли стекают под воротник на спину.
Отстраняюсь от Марты, смотрю на ее руки и замечаю ту самую недопитую бутылку воды, которая теперь практически пустая.
Она мне отвечала, черт возьми. А в итоге я оказался виноватым и облитым.
— И как это понимать? — задаю вопрос и отбираю у нее пластик, чтобы она мне остатки в лицо не отправила. Едва успеваю подняться на ноги, минуя воинственный настрой Мышки на пощечины, и она отбивает ладонь о мое бедро.
Еще бы чуточку правее…
— Как нога? — усмехаюсь в ответ на ее презрительное молчание и острый взгляд, который вполне может погнуть прочный лист какого-нибудь металла.
Мышка хлопает ресницами, а потом смотрит на свою небрежно закатанную штанину, нагибаясь после и рассматривая ногу.
Что она там хочет увидеть? Мои отпечатки?
— Она бы и без твоей помощи прошла.
Это, надо понимать, вместо «спасибо».
— Считай, что я ускорил процесс, — пожимаю плечами, перевожу взгляд на Варьку. Она все еще катается по кругу на своем любимом лебеде и, по-моему, ничего вокруг не замечает, сосредоточившись на детском безобидном аттракционе.
— Я просила больше никогда меня не трогать, а ты воспользовался тем, что мне было больно, — Мышка хмурит брови, выкатывая мне претензию, а я и впрямь начинаю чувствовать себя насильником.
У нее глаза загнанной косули, губы немного распухли от нашего долгого поцелуя. Марта поправляет джинсы и оглядывается по сторонам, словно я настолько слетел с катушек, что могу наброситься на нее прямо посреди парка, где гуляют мамочки с колясками и повсюду бегают любопытные дети. Очень мне интересно, откуда в ее голове взялась эта абсурдная дрянь.
— Ты в какой деревне жила, сестренка? Привыкла к тому, что мужики проходят мимо и не пытаются помочь попавшей в беду девушке? Мне что, перешагнуть через тебя надо было, чтобы ты не злилась после? Так вот я не готов потом от кошмаров мучиться. Брось, ничего криминального не случилось.
— Тебе не надо было меня целовать! — Мышка резко подрывается со скамейки, но после ее приступа это был очень опрометчивый шаг. Нога, видимо, сразу начинает ныть, так что она опускается обратно и пару раз проводит рукой от щиколотки до колена.
Спустя шесть или семь таких поглаживаний она больше не хмурится, расслабляет губы, которые до этого были поджаты и представляли собой тонкую линию.
— Это было что-то вроде искусственного дыхания. Ты ведь не стала бы наезжать на человека, который прикасался к твоим губам своими в медицинских целях?
— Нет… — выдает тихо и отворачивается от меня, начиная наблюдать за Варей.
Лебеди перестают «летать», я иду забирать дочку из этой пластиковой коробки, вытащив ее на руках из кабинки. Не спешу ставить ее на асфальт, позволяю Варе перебирать мои мокрые волосы и улыбаюсь от вида ее смешно зажмуренных глаз, когда я нарочно трясу головой и мелкие капли попадают ей на лицо.
— Хорошо повеселилась, солнышко? — Мышка игнорирует меня и задает вопрос Варе.
— Дя, — в подтверждение Варька начинает активно кивать. — У папочки волосы моклые…
— Он просто попал под тучку, пока ты каталась. Ничего, малыш, он скоро обязательно высохнет. Варежка, ты ведь знаешь, что у взрослых бывают дела?
Мне не нравится, куда Марта клонит.
Я напрягаюсь в ожидании ее дальнейших слов, а Варя непоседливо крутится у меня на руках и опять хочет к Мышке.
