А она ведет себя так, будто я ее в подвале связанную держал, не кормил и издевался каждую свободную минуту, принуждая ее к тому, чего она не хотела.
— Не уверена, что должна перед тобой отчитываться.
— Да брось, Мышка, я пытаюсь быть дружелюбным. Хватит рычать на меня, мы можем и нормально разговаривать.
В ответ она фыркает и отодвигается от меня еще дальше.
Ладно, к черту. Хочет строить из себя высокомерную принцессу? Мне не жалко.
Варя машет нам ладошкой, я высовываю язык, чтобы она смеялась еще громче. Плевать, что у меня своя компания и большую часть времени я серьезный мужик в костюме. Рядом с дочерью я могу снять маску сурового начальника, и пусть только кто-нибудь попробует мне сказать что-то по этому поводу.
У ребенка должно быть детство, и его всегда создают родители. А я у Варьки, можно сказать, и за маму тоже.
— Ты любишь детей, да? — предпринимаю еще одну попытку разговорить Мышку.
— Мы можем просто помолчать? — она явно не воодушевилась моей идеей. Еще немного и из ее нижней губы пойдет кровь — Марта постоянно кусает ее, а потом пытается притупить боль языком.
— Сейчас Варя докатается, и я отвезу тебя домой, — говорю от злости, поворачиваюсь лицом к Мышке, чтобы выяснить, в чем причина такой неприязни, но в этот момент рядом пробегает какой-то мелкий пацан и ударяет Марту по ноге.
Несколько секунд она терпит, смаргивает быстро нахлынувшие слезы, но потом резко опускается прямо на грязный асфальт, всхлипывает и пытается растереть место удара. Ее трясет, я вижу, как у Мышки начинают стучать зубы, хоть она и пытается сжать челюсти, надавливая на голень через джинсовую плотную ткань.
— Хватайся за шею, — я опускаюсь к ней, перехватываю Мышку под коленями, поднимаю ее на руки.
Она не сопротивляется. Только скулит мне в шею, дрожит вся, царапая мне плечо ногтями. Подозреваю, этого она даже не замечает. Ей больно, и она пытается найти какую-то опору, чтобы выпустить наружу все, что сейчас чувствует.
— Судорога? Что с тобой, девочка? — усаживаю ее на скамейку, краем глаза слежу за Варей.
— Не трогай… — она опять заводит ту же пластинку, когда я стаскиваю с нее кроссовок и пытаюсь снять носок, закатывая штанину сильнее.
— Самое время помолчать, — огрызаюсь, Мышка икает в ответ, хмурит брови сильнее, отталкивая меня, потому что ей противны мои ладони на ее коже.
Я растираю ей ногу, нажимаю в нужных местах, чувствуя каждый раз, как она вздрагивает и болезненно всхлипывает от острых метафорических иголок, которые сейчас пронзают ее изнутри.
— Постарайся расслабиться, не напрягайся так. Оно не пройдет, пока ты будешь зажата.
— Я не могу… — Марта хнычет, снова тянется к своей ноге.
Я не придумываю ничего лучше, кроме как притянуть Мышку к себе за шею и накрыть ее губы долгим глубоким поцелуем, от которого система моего самоконтроля начинает мигать красным.
Это было точно так же, как и три года назад.
Взрыв эмоций, желание продолжить, только на этот раз без лишних глаз. Сладкая девочка. Трепетная. Мягкая.
Я перебирал ее волосы, пока наши губы соприкасались, скользил пальцами по ноге, чувствуя, как под моей ладонью мышцы постепенно расслабляются, а болезненная дрожь отходит на второй план.
Мне хотелось закинуть ее на руки на свои плечи, но я боялся спугнуть Мышку — она могла взорваться от любого лишнего движения и зарядить мне коленкой по стратегически важному месту. А я, может, еще сына хочу в будущем.
