– Да брось, – отмахнувшись, прикладывает палец к свежей ссадине на распухшей губе. – На засранцах всё заживает как на собаке.
– Ценю твою откровенность, – услышанная самокритика радует и одновременно удивляет. Ведь он меняет гнев на милости, не бросается оскорбить или обвинить меня в чём-то, как это обычно бывает. – Но не могу даже засранца бросить в таком состоянии.
Подойдя ближе, беру со стола зеркало. Вскинув руку, приближаю его к лицу так, чтобы Мирон сам полюбовался своим расписным отражением.
– И что тебе не нравится?! Я очень даже хорош собой, – в попытке ехидно улыбнуться, кривит губы.
Медленно отодвигает от лица зеркало. Тянется пальцами ко мне, чтобы заправить за ухо растрёпанные ветром волосы. Касается мочки уха, начиная кончиками пальцев играть маленькой серьгой. Наклоняется ближе, почти вплотную, опаляя горячим дыханием мои пересохшие от волнения губы.
Я забываюсь. Тону в нежности, на которую Власов, как оказывается, всё же способен. Почти не дышу, боясь спугнуть такой прекрасный момент.
– Ладно, опустим лирику, – Мирон отстраняется в тот самый момент, когда я почти готова опять его поцеловать, не дождавшись решительных действий. – Мне нужно забрать вещи.
Обогнув меня по дуге, шаткой походкой идёт к выходу. Его шаги глухо стучат в ушах, отзываясь досадой в сердце от скорого ухода Мирона.
– И куда ты пойдёшь?
– Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, – зло выплёвывает, даже не обернувшись.
– Артур Сергеевич ещё не спит, – предпринимаю попытку остановить беглеца, опускаясь до жалкого вранья. – Я ходила на кухню, сделать себе чай, – стойко выдерживаю заинтересованный взгляд Мирона, который только что развернувшись, устало прислоняется к двери. – Твой отец был в столовой.
– Ничего не меняется. Хатико продолжает ждать, когда я приползу к нему на коленях. Ок, – пружинисто отталкивается. – Пусть ждёт.
В два шага оказывается возле меня. Протягивает руку так непринуждённо, что я не раздумывая, вкладываю свою маленькую ладошку в его ладонь. От прикосновения кожу непривычно покалывает. А следующий жест и вовсе выбивает из колеи.
Переплетя наши пальцы, Мирон ведёт меня в ванную комнату. И весь короткий путь я стараюсь вернуться с небес на землю.
Неожиданно потеряв теплоту крепкой руки Мирона, замираю. Не совсем понимая зачем он привёл меня сюда. С интересом слежу, буквально пялясь на широкую спину парня.
Быстро умывшись и лишь слегка промокнув лицо полотенцем. Мирон запрыгивает на столешницу, садясь ближе к раковине. Широко раздвигает ноги, чтобы в следующую секунду притянуть меня к себе, заставляя вклиниться и встать между его коленей.
– Давай отыграйся по полной, – хрипло просит, глядя мне прямо в глаза. – Сделай мне больно.
Его слова звучат как призыв к действию. И вопреки моему гиперразвитому милосердию, я действительно намереваюсь не церемониться с Мироном и хотя бы так поквитаться с ним.
Крепко зажмурившись, он напрягается в ожидании экзекуции. Крепче стискивает руками край столешницы.
Открыв флакон с перекисью, смачиваю ватный диск. Осторожно прикладываю его к свежей ссадине на брови, но подсохшая корочка не позволяет мне обработать рану. Силой наклоняю голову Мира, чтобы избежать попадания антисептика в глаз.
– Глаза не открывай и не стони как девчонка, – отвлекаю разговором, пока щедро выливаю на бровь половину флакона перекиси.
Вскрикиваю от неожиданности, едва цепкие пальцы впиваются в кожу на талии, какими-то чудесным образом оказавшись под пижамной рубашкой.
