Второе предположение мне больше по душе, хоть оно и походит на сказку, чем на суровую реальность.
Я, наверное, зря до сих пор нахожусь под впечатлением от его слов, когда он заверил меня, что постарается вернуть кулон. Это для меня очень важно, но не сдержи Мирон своё слово, мне вновь придётся разочароваться. И это гнетет. Царапает сердце также сильно, как и надежды, которые могут не оправдаться.
Кинув взгляд на дверь ванной комнаты, вся превращаюсь в слух. Надеюсь услышать, как шумит вода или раздается хоть какой-нибудь звук. Но тишина доказывает, что там никого нет.
Смотрю на часы. Времени до первой пары мало. Едва хватит привести себя в порядок и успеть доехать до университета.
Решаю не задерживаться. Бегу в ванную. Приняв душ, укладываю волосы. Переодеваюсь в первые попавшиеся под руку джинсы и свитер. Настроения подбирать что-то более подходящее нет. Голова забита назойливыми мыслями о Мироне, и я, буквально, на автопилоте иду в коридор к его спальне.
Дверь закрыта неплотно и в получившуюся щель видно, что кровать не тронута с ночи. Любопытство берёт верх, и я решаюсь проверить комнату. Вхожу после предупреждающего стука, так и не дождавшись разрешения войти.
Вещи Мирона небрежной горкой свалены на комоде, джинсы и свитшот перекинуты через спинку стула. Но одежды, в которой Мирон был вчера, в комнате нет.
На краю стола сложено несколько тетрадей. Открыв одну, рассматриваю угловатый, почти печатный почерк. Неровность хода строк и колебание наклона букв, как чёткое отражение самого Мира. Его непостоянности, порывистости и несдержанности.
Идея забрать конспекты с собой, приходит внезапно. Я беру их, словно предлог, которым смогу воспользоваться при встрече с Власовым. Чтобы подойти, возможно разузнать, как он и что планирует делать дальше.
– Стася, что ты тут делаешь? – за спиной раздаётся взволнованный мамин голос, на который я не спешу оборачиваться, неуклюже пряча под свитер стопку тетрадей.
– Мне показалось, что здесь Мирон, – наспех оправдываюсь и порываюсь выйти из комнаты, но мама преграждает мне путь. – Хотела узнать у него, когда обычно приезжает водитель. Не хотелось бы добираться в универ самой.
– Мирон не ночевал дома, – обеспокоенно шепчет, виновато опуская глаза, будто корит себя за произошедшее между своим мужчиной и его сыном. – Даже не знаю что думать. Не представляю, где он мог остаться ночевать. Где он сейчас…
При виде маминой озабоченности на языке пощипывает признание, в итоге так и оставшись на его кончике. Я не решаюсь рассказать маме, что знаю ответы на часть её вопросов. Трусливо перевожу стрелки на того, кто довел эту ситуацию до такого поворота.
– А Артур Сергеевич? Он не в курсе? – расспрашиваю, запинаясь и оттесняя маму с порога спальни. – Ведь это его сын, и он, как никто другой за него в ответе. Ты так не думаешь?
Я говорю слишком импульсивно и резко, что вполне возможно, могу натолкнуть маму на мысль о моей ревности. Но я не ревную… уже не ревную, а беспокоюсь. И злюсь на Власова старшего, допустившего уход Мирона.
– Я думаю, они оба переживают трудные времена, – ожидаемо оправдывает Артура, но при этом не скрывает тревоги. – Каждый справляется как может.
– Да, но, – слегка повышаю тон. – Власов не должен был говорить с сыном так резко и ультимативно, – эмоции затапливают с головой и я больше не боюсь быть услышанной хозяином дома. – Ты же сама говорила с ним на эту тему.
