Ключевский встал рядом с Ларисой и обнял её. На стене соседнего дома был барельеф – каменная женщина в развевающихся одеждах, раскинув руки, летит над городом.
– Ты возьмёшь Люсика и приедешь ко мне, – сказал Ключевский.
– Я приеду завтра же, – пообещала Лариса.
Лариса сидела в студии перед микрофоном и вспоминала глаза Ключевского. Ей нравилось смотреть в его глаза. Они были мягкими, добрыми и светились любовью.
– Это ничего, что я на семнадцать лет старше тебя? – с тревогой спрашивал он.
– Ничего, – отвечала Лариса. – Мужчина и должен быть старше. Иначе какой же он авторитет?
– А я для тебя авторитет?
– Ты авторитет для многих…
– А для тебя?
– Конечно, авторитет, самый большой и главный.
– Ты говоришь правду? – и он заглядывал ей в глаза.
– Чистейшую! – хохотала она и целовала его.
Звукооператор Дима постучал ногтём по стеклу. Она очнулась, нагнулась к микрофону:
– Говорит объединение «Свет»! – счастливым голосом произнесла Лариса. – Здравствуйте, товарищи!
Вадик приехал из командировки через три дня после отъезда Ключевского. Он привёз из Верхне-Туринска подарки: надувную ядовито-зелёную лягушку-круг для Люсика и розовые бусы для Ларисы.
Лариса взяла бусы, покрутила их на пальце и отложила в сторону.
– Не нравятся? – спросил Вадик.
– Нет, почему же… Просто… – Лариса запнулась. Просто приехавший Вадик был абсолютно ни при чём. Ни при чём, и всё тут.
– Кстати, а сколько он получает? – Валентина помешивала ложкой суп, кипящий в кастрюле.
– Не знаю, – Лариса никогда не спрашивала у Ключевского, сколько он зарабатывает.
– Много, наверное, все режиссёры хорошо получают, – сделала вывод Валентина. – Это не мы, простые смертные… Будешь как сыр в масле кататься.
– Он мне духи французские подарил.
– Ну, вот видишь! Он ей духи французские подарил, известный режиссёр… А тут всякий докторишко, – Валентинин новый поклонник был дерматолог и работал в кожно-венерическом диспансере, – будет тебя попрекать, что обои купил. Как будто он мне колье бриллиантовое принёс! А сам, небось, взятки с больных берёт. Жмот несчастный!
– Прогони, – посоветовала Лариса.
– Прогоню, – Валентина махнула рукой. – А кто лучше? Они сейчас все такие…
– Не все.
– Ой, Ларисочка… Женщина если нужна, так нужна всем. А не нужна, так и не нужна никому, – горько усмехнулась она.
– Не прибедняйся.
– Чего уж там – утром к зеркалу подойдёшь, на себя глянешь и думаешь: всё, сыграна твоя партия, девочка… Уезжай, Лариска. Конечно, уезжай. Используй свой шанс на счастье. Я вот в своё время проморгала.
Через два дня Лариса была в Москве и ходила по белому сверкающему паркету Дома кино под руку с Ключевским. Гоша смотрел на неё издали, и на его лице ясно читались обида и восхищение.
С Гошей Лариса объяснилась накануне.
– Почему так быстро? – недоумевал Гоша. – За какие-то десять дней…
«Потому что он – целое, – хотела сказать Лариса. – А ты только долька». Но ей не хотелось обидеть Гошу. В конце концов, это Гоша защищал её от нападок абажурщиц и говорил на два голоса: «Говорит объединение “Свет”». Это с ним она гуляла по Каменному острову и пила кофе в Доме журналиста.
Гоша был её прошлое. А прошлое нельзя зачёркивать без вреда для настоящего.
– Ты, Гоша, молодой и перспективный, – сказала Лариса. – И Ключевский тебя хвалит. У тебя всё ещё впереди. Всё ещё будет.
Обиду в Гоше легко было понять, а вот восхищение… Для него Ключевский был Олег Константинович, мэтр, мастер, от слова которого зависела Гошкина творческая судьба, а для Ларисы – Алик, мужчина, с которым она спала в одной постели, ощущая свою женскую власть над его желаниями.
