– Кажется, он изготовлен из цельного витахрома?
– Да. – Молчание уже становилось невежливым, и Зафс заставил себя ответить.
Сегодняшний «всплеск» ударил не только обостренной памятью, толщу из брони транквилизаторов пробили также и телепатические эманации.
«А ведь я это предчувствовал! – упрекал себя юноша. – Уже входя в аудиторию, я улавливал негативный настрой толпы. Несколько широкоплечих молодцов просто с ума сходили от ревности. – Зафс покосился на Леверу. – Какой прекрасный все же повод! – И тяжко вздохнул. – Но это все же никак не оправдывает мой «цирковой номер». «Всплеск» можно было подавить. А я – влюбленный идиот! – решил блеснуть».
Под прозрачным полом флаера проплывала окультуренно-буйная зелень парковой зоны. Прогуливающиеся люди бродили по берегу причудливо изогнутого нерукотворного озера, с невысокой скалы, один за другим, падали стройные фигурки ныряльщиков. Какой-то седовласый старец держал за руку худенькую девчонку и оттаскивал ее от края скалы.
Дедушка и внучка, чудная пара. Зафс вспомнил элегантного профессора Эйринама и усмехнулся.
Войдя в Дом-музей, он мог бы с точность определить место и время рождения, пожалуй, каждого экспоната. Сегодняшний «всплеск» был самым сильным за последние месяцы. Так что больших усилий стоило Зафсу не вовлекать ученого-историка в интересную беседу, не заострять внимание на предметах экспозиции, а тупо следовать в кильватере Леверы.
Но «всплеск» также обострил и ментальное восприятие. Если память можно было обуздать молчанием, то ощущение сначала растерянности, а потом негодования профессора просто терзали юношу. Чужие эмоции не получалось «выключить», чужое восприятие тебя било болезненнее пощечин. И Зафса мучило не сколько негодование Эйринама, сколько просчитанный ход эмоционального развития ситуации. Зафс и Левера уйдут из Дома ученого и оставят добряка профессора в таком подавленном состоянии, что даже гневная реакция – болван, мальчишка! – не спасет того от депрессии. Когда Зафс уйдет, профессор почувствует свой Дом оскверненным и надолго погрузится в печальное изучение «непринятых» сокровищ.
Человек страдал. И это было невыносимо для Зафса. У самого выхода он зацепился взглядом за зеркало…
«Пожалел, – вздохнул юноша. – Но это не страшно. Эйринам надолго застрянет мыслями на производстве зеркал и, пожалуй, перестанет на себя сердиться. На себя, на свой ДОМ, на болвана Зафса Варнаа…»
– У моего брата тоже был браслет из витахрома, он помогал ему при головных болях, – говорила тем временем Левера. – Но всегда носить «живое железо» братишка не мог, аллергия развивалась. А у тебя? Нет аллергии?
Зафс помотал головой.
Браслет. Еще одна загадка, еще одно знамение его жизни. Зафсу казалось, что этот браслет был на нем всегда, с первой минуты рождения, ни разу, ни на секунду он не терял с ним связи. Когда рука Зафса становилась шире, отец, не снимая украшения с запястья, наращивал его на одно звено. Эти новые звенья, блестящие и не очень, были временной шкалой жизни Зафса Варнаа.
– Никогда, ни при каких обстоятельствах не снимай его с руки, – постоянно напоминали родители. – Ни на миг, ни на долю мига. Твое тело должно иметь постоянный контакт с «живым железом».
– Почему? – сотни раз спрашивал Зафс.
Отец не давал объяснений. Просто просил принять его слова на веру и исполнять просьбу. Загадочный браслет – простая безыскусная цепь из прямоугольных пластинок, матово поблескивающих на запястье, – ничего не добавлял и не отнимал у Зафса. С ним приходилось мириться, как с пластиковым инъектором, всегда прикрепленным к изнанке любой одежды ребенка, мальчика, подростка и теперь юноши Зафса Варнаа. И этот инъектор был гораздо хуже. Он приносил тупую головную боль, вязкие мысли и чувство обреченности – так будет длиться, длиться и длиться.
