– Велено пропустить гонца от генерала. К герцогу с посланием.
Окинув Арма придирчивым взглядом, офицер потребовал сдать оружие и, после того как Арм отдал ему меч, отступил в сторону.
– Проходи.
Миновав еще два заслона личной охраны Ее Величества, Арм наконец подошел к дяде и, низко поклонившись, вручил ему письмо. Знаком велев остаться, тот прочел его и, нахмурившись, передал матери. Нехотя оторвав взгляд от зачитывающего очередной приговор палача, та взяла бумагу и с минуту смотрела на развернутый лист. На лице ее не отражалось ничего, только сошел с щек румянец и мелькнула в глазах какая-то детская растерянность. Мельком посмотрев на Арма, она встала и подозвала одного из стражников.
– Велите освободить Элай, дочь Рава. Я снимаю обвинения. Нашелся свидетель, опровергающий слова предателя. Пусть ей выдадут пятьдесят колветров золотом в качестве извинений и сопроводят обратно в вотчину.
Тепло взглянув Арму в глаза, герцог бросил ему пару серебряных монет.
– Свободен, гонец. Можешь передать, что просьба исполнена.
Поклонившись до земли на манер аллотаров вначале матери, затем ему, Арм отступил и, пятясь, вернулся к шеренге стражников, которые без вопросов расступились. Забрав меч, он постарался сразу же затеряться в толпе.
– Именем Его Величества короля Тара и по приказу Лирран, дочери Якира, – начал зачитывать палач, и его голос словно хлестал Арма по душе, изъязвляя и истончая ее. – Араким, ремесленник из артели кожевников Айры, за измену Роду и сговор против дочери Ведущей линии приговаривается к казни и лишается всего нажитого имущества…
«Что теперь станет с семьей этого человека, и насколько серьезна его вина? – содрогнувшись, подумал Арм. – Вдруг он вообще не знал, что затевает лорд? Или тот не оставил ему выбора? Хотя нет, выбор есть всегда, но можно ли было помиловать его так же, как мать Вара? Что если бы я знал его имя…»
Глухой стук прервал тягостные мысли. Толпа ахнула, и где-то заплакал ребенок.
«Упокой, Господи, эту душу… – горестно выдохнул Арм, не в силах заставить себя обернуться. – И всех сегодня убитых…»
Обратный путь до Академии занял гораздо больше времени, чем он предполагал. Расстроенный и разбитый, Арм едва брел, то и дело шарахаясь от стражников, чтобы избежать объяснений. Только теперь, когда дело было сделано, он понял, как на самом деле рисковал, выйдя без охраны в город и так глупо подставившись перед матерью. Растерянность в ее глазах била по сердцу сильнее любых выговоров и угроз. Он, чьим именем она вершила правосудие, ходатайствовал о помиловании пособника человека, желавшего ей смерти. Арм понимал, что именно так мать и думала.
«Даже когда придет мое время, – вдруг со всей ясностью понял он, похолодев от ужаса и безысходности, – она не сумеет остановиться и отойти в сторону. И мне придется что-то с этим делать…»
Пытаясь не паниковать, Арм старательно гнал от себя темные картины будущего. Народ устал от крови, многие уже и забыли, почему и зачем она лилась, и винили мать в бедах, причиной которых стали сами. Ее ненавидели и желали смерти. Восхождение Арма должно было стать ее гибелью от рук тех, чьих близких она казнила, или тех, кто сейчас в страхе не мог поднять головы…
«Я найду какой-нибудь выход, – кусая губы, раз за разом убеждал он себя, отгоняя навязчивые мысли. – Что-нибудь придумаю, когда придет время».
Узкие улочки верхнего города пестрели различными вывесками. Не заметив мужчину, стремительно вышедшего из дверей мастера-цирюльника, Арм натолкнулся на него и чуть не упал.
