Сыновья Борея - страница 2

Даниил молча выслушал, согласно головой кивнул, но всё-таки возразил:

– Мунгалы многажды горя принесли на русску землю! Забыть неможно, Корнеич. Пепел предков и родни не даст. Об том тоже помнить надо.

– А выбирать не приходится, Даниил Романович! – тут же ответил посланник. – Свои-то сами меж собой передрались, никово ить не сберёшь для отпора недругу, хоша крестоносцам, хоша мунгалам. У рыцарей, наймитами за деньги, есть еси европейски кнехты, а у нас пущай мунгалы воюют с имя – всё дань не зря платить, коли свово войска доброва собрать не могём.

Князь криво усмехнулся:

– Не шибко-то оне ратоборствуют с тевтонцами, яко я погляжу, бошки свои берегут от меча рыцарскова, зато русска голова для них, што кочан капусты. Ну, да ладно, Корнеич! А ко мне-то с чем приехал, Родя? Не в гости же, в баньке попариться, в даль таку? Чево племянник-от, Сашка, велел передать?

Посланник быстро глянул на Гринько, встал с лавки, выпрямился во весь свой немалый рост, и, глядя прямо в глаза князю Даниилу, твёрдым голосом официально заявил:

– Тако князь мой, Александр Ярославович, по прозванью Невский, здравствовать тебе повелел, да помочи просит, дабы ты с юга по тевтонцам вдарил в Перунов день!

Даниил сжал кисти рук, лежавшие на столе, в кулаки, короткая борода его вздёрнулась. По глазам его непонятно было, обрадовался он такому известию, или рассердился. Но заговорил ровно, спокойно и как-то издалека:

– Та-ак! Значит в день первоверховных, святых апостолов Петра и Павла. Я аще до того, яко меня Бурундай побил, большой грех на свою душу принял, Корнеич: всех болоховских князей, хоша они и древнее Рюриковичей, всё их поганое семя, брат, подчистую изничтожил, а народец ихний разогнал по всем весям, и земли ихни за себя взял. Всё! Нету боле энтих самостийников! Теперича тыл у меня вроде яко в спокое, но дело тута совсем в другом, витязь ты мой дорогой!

Даниил прожёг взглядом посланника, речь свою продолжил:

– Внемли, Корнеич! Парень ты башковитый. Сам посуди, вроде бы тыл свой я обезопасил, и могу теперя дальни походы свершать, единомышленники-то найдутся. А получается, что и нет! Кажному ведь в душу не заглянешь! Уйдёшь, куды ни то, а тута черти принесут венгров, аль поляков по зову боярских оборотней, а то и те ж мунгалы притащатся свои порядки учинять. Ни на кого положиться нельзя, надёжи у меня, парень, нету. У иного, глядишь, всево вдоволь, рази токмо птичьева молока нету, а ему всё мало кажется. Не внемлет он, што родина, ОТЕЧЕСТВО ПРЕВЫШЕ ВСЕГО. Коли людям, народу твоему благо, то и тебе добро! Верно, баю, Корнеич?

– Согласен с тобой, княже! – воскликнул посланник.

– Тута ведь усё перепуталось, Родион! – князь горестно махнул рукой. – Ты давно здеся не был, многова не ведаешь! После тово, яко жена моя, Анна, дочь князя Мстислава Удалова, отдала Богу свою душеньку, женилси я на племяннице Миндовга. Ты не помысли чево инова, Корнеич, но мне союзник был надобен – вот великова князя Литвы, соседа свово, я и выбрал, а и выбирать было не из кого. Сын народилси, Шварном в угоду литовке назвал, а сыновья мои старшие, Лев с Андреем, энтова Шварна, сына молодшего, не возлюбили. Ну, да для меня важно стало, что литовцы перестали на моих землях безобразничать, народ грабить, да убивать без разбору. А тута ишо король венгерский Бела IV вкупе с польским королём Болеславом Стыдливым на меня войной пошли. Их поддержали галицки бояре, перевёртыши те ещё и предатель веры православной, митрополит киевский Иосиф. Но, зато меня поддержал Миндовг и враг польскова короля, герцог Конрад Мазовецкий. Сошлись мы под городом Ярославом и бились с крайней жестокостью. Я победил, да токмо от дружины моей осталось всево ничего. А тута от Батыя посол прибыл, – кричит: «Сдай Галич!» Пришлось к Батыю ехать на поклон. Ладно, хоть ордынский хан не стал меня позорить, да унижать. Меж костров языческих я христианин не проходил, кумысом он меня не поил, хотя пришлось пригубить, вином угощал, братом называл. Куды деватьси, сил нету, пришлось покориться.