Алексей из всего понял лишь, что спас он царскую собачку, и подарка не получилось, а жаль. Да надо это хорошо усвоить и вдругорядь, если представится случай, принесть государыне какого-нибудь породистого щеночка для утехи. При мысли сей он довольно улыбнулся, но тут вдруг поймал на себе недобрый взгляд той самой Марьи Саввишны, которая с поручением послала кого-то другого, а сама сверлила и буравила его своими подслеповатыми глазищами. Взгляд этот Погожеву не понравился. Должно Марья Саввишна раздумывала как к нему отнестись, к новоявленному. Остальные дамы, окружившие императрицу, чтобы докончить ее утренний туалет, тоже искоса на него поглядывали, но всеже неприязни такой в них не чувствовалось, скорее уж интерес.
– А ты, матушка, – обратилась тут Марья Саввишна к государыне, – молодца-то как-никак одари за Дюшеску. Вон она как нас всполошила, шалая. Не он бы так и горевать нам по ней по сей час.
– Какая ты разумница, Марья Саввишна, – весело сказала императрица, выбирая жемчуга, разложенные на бархатной подушке, поданной фрейлиной Нарышкиной, – вот и правда.
Указав перстом на нитку бледно-розового жемчуга, она оторвала взор от украшений и кокетливо взглянула на Алексея Васильича, отчего вид Марьи Саввишны стал совсем унылым.
– Да не нужно мне ничего, – затряс головой Погожев, – неужто я для своей государыни такую малость не сделаю за одно… за одно только ласковое слово.
Императрица звонко рассмеялась, но повела взглядом по сторонам, дала ему понять, что надо, дескать, быть поскрытнее, не стоит так откровенничать.
– Да вот и не так, – упрямо тянула Марья Саввишна, – знаем мы зарок-то твой, граф Алексей Васильевич.
Это какой еще зарок, – хотелось ему воскликнуть, – да тут он сразу все и припомнил. Параська! Тетка ее Мавра Гречишкина – подруга Перекусихиной. Ох, что будет! Погожев остолбенел от нежданно нахлынувших на него чувств – да и кто бы не остолбенел – из огня да в полынью.
Дальше все разыгралось, как клавир по нотам. Марья Саввишна преподробнейшим образом рассказала государыне про сговор графа с Прасковьей Вертуновской и про его, Погожева, обещание жениться только после того как сослужит службу ее царскому величеству. Государыня нахмурилась и на него даже не смотрела.
– Да ведь я, – робко вставил Алексей, – и подвига то не совершил никакого, собачку снял, так чего тут…
Но его словно не слышали. Государыня велела позвать Прасковью и тетку ее. И те не замедлили явиться. Параська была разряжена в пух и прах и очи держала долу, как и положено молодой невесте. Тетка ее тут же весь сказ Марьи Саввишны подтвердила. Довольная Прасковья кивала и румянилась. Граф чувствовал себя щепкой, тонущей в бурном море. Однако надежду еще имел, потом наедине рассказать государыне как все вышло. Выслушает, рассмеется своим серебристым смехом, да и забота долой.
Но вышло все иначе. Императрица милостиво освободила его от зарока, повелела назначить свадьбу на будущей неделе и сказала, что в приданое Прасковье даст из казны деревеньку. Затем она всех отпустила и распорядилась чтобы Катя Шаргородская приглашала просителей. С тем и направилась в малую аудиенц-залу.
Погожев хотел пасть на колени и упросить дать ему первому аудиенцию, да государыня мягко его отстранила и не велела занимать у нее времени, так как его дело теперь уж решено.
***
Потом была свадьба, отсылка от двора, деревня. Первую брачную ночь провел он со Степанидой Лапиной, которая давно уж его глазу была приятна, да прежде он ее берег, думал прима есть прима, это особенное дело и товар дорогой. Дядя ей, Степаниде, учителей из самой Италии вызывал, оттого что голос у нее редкостный по силе и тембру – таких и в императорском театре не сыщешь. Степанида не капризничала и барину отдалась с превеликим удовольствием, правду сказать, она уж давно глядя на него млела, да показать боялась, чтоб не прогневался. Ему же было хоть в петлю, только не в супружескую постель.
