И правда: один из ударов тупым концом клевца пришелся аккурат по правой коленной чашечке Савелия, чудом не раздробив ее; поручик припал на здоровую ногу, потеряв равновесие. Артельный уже замахнулся было, чтобы нанести смертельный удар, как вдруг захрипел, уронил оружие. Савелий поднял голову: Наум будто запутался в ветвях лиственницы, которая теперь тянула его за руки и за ноги в разные стороны, стремясь четвертовать. Не обращая внимания на боль в колене, поручик вскочил и бросился в сторону лучившейся светом позднего дня расселины, оставив позади затрещавшего, словно рвущаяся по швам рубаха, артельного. Рухнув на землю, он, извиваясь, пополз по щели. В одном месте шкура так крепко зацепилась за выступ, что ему пришлось скинуть ее себя, чтобы продолжить путь.
«Вперед, вперед!» – пульсировало в голове.
Наконец, руки Савелия коснулись травы заросшей уремой овражины – никто и не думал искать здесь вход в древние копи, считая это место естественной впадиной, недостойной внимания. Оглянувшись на темневший зев горы, внутри которой пряталось древнее чудище, поручик подтянул портки и начал быстро ползти наверх по поросшему корневищем склону. Выбравшись из оврага, Савелий перевел дух; лиственничные ветви не скользили вслед за ним по лазу, стремясь догнать воспользовавшегося уловкой человека, не видно было и заостренной головы, заходящейся в немом крике. Здесь, снаружи, среди проникавшего сквозь листву солнечного света, наполненного хвойным запахом воздуха и пения птиц, произошедшее несколько минут назад казалось нереальным. Впрочем, казалась нереальной и подземная жизнь, бурлящая в угоду заводчикам, которой вдоволь хлебнул Савелий.
Отдышавшись, он двинул прочь, твердо решив добираться до Арамильской слободы самостоятельно, не прося ни у кого помощи: кто знает, поверят ли на слово потерявшему человеческий облик артиллеристу или воспримут за хитрого на выдумку беглого крепостного?
***
Было начало осени, когда случаются настолько теплые деньки, что приходится снять накинутый поутру кафтан, однако поднимающийся по ночам над остывающими полями туман, полностью рассеивающийся в падях и на кочкарниках лишь к полудню, явно говорил о том, что скоро земля покроется палым листом, затем сменив шуршащие одежды на снежное одеяло. Савелий решил в пути к Арамильской слободе идти по лесу близ тракта, по которому его пригнали на шахту, однако в попытке не попасться на глаза разъездам, периодически объезжающим окрестности рудника, ему пришлось сделать крюк по окружающим гору урманам, нетронутым пока еще лесорубами. Идти по дебрям порой было непросто: в частоколе деревьев, перемежающихся густой порослью, даже звери не прокладывали своих троп, предпочитая более проходимые места.
Выбравшись из шахты далеко за полдень, поручик довольно скоро понял, что ночевать ему придется в лесу, не пройдя и половины пути до слободы. Отойдя подальше от дороги, он присмотрел для ночлега место под склоном невысокого скалистого холма, вершина которого не дотягивала даже до середины крон окружавших его деревьев. Не желая выдавать своего присутствия случайному человеку, Савелий до последнего не разжигал огня, жался к комлю кряжистой сосны, после заката некоторое время сохранявшей накопленное за день тепло. Однако сколь бы крепко он не обхватывал дерево, ближе к полуночи не выдержал и, отчаянно жалея об оставленной в расселине шкуре, начал сначала трясущимися руками собирать валежник, а затем высекать над ним искру с помощью предусмотрительно захваченного огнива.
