В то же время Екатерина Никитична, и прежде бывшая женщиной крепко верующей (что, тем не менее, не мешало ей чинить наказания в отношении сына, прежде пребывавшего, по ее мнению, в «греху лености») начала с особой рьяностью славить небесных заступников, искать новые смыслы в библейских книгах. Божница разрослась, обзавелась новыми образами, регулярно украшалась вишневыми веточками, разными травами и цветами. Строго предупреждала мать Авдотия от хмельного и блуда, стращая вечными муками. Со временем она и вовсе запретила выходить из дому без ее надзора, «дабы не поддаться уговорам многочисленных греховодов», пытающихся, по ее разумению, сгубить чистые души.
Впрочем, Авдотий ни разу не томился своим заключением – ему и среди четырех стен было вполне хорошо, пока рядом был Зарка…
7
Наступил восемнадцатый год с того момента, как на свет появился младший Козелков. На дворе стоял июль: время коротких ночей и дневного зноя, в мареве которого тяжелые от налитых соками листьев ветви вальяжно качались под слабым ветерком. Несмотря на сенокосную пору, вечерами в деревне шло веселье: молодежь, наскоро перекусив после работы, выходила на улицу, купалась в речке, танцевала в лучах медленно заходящего за окоем солнца. Казалось, один лишь Авдотий, которого в деревне за бледность, высокий рост и худобу прозвали «Жердяем», не выходил веселиться со всеми, вместо этого далеко уже не в первый раз читая матери:
«Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит».
– Эх, – с сожалением вздыхала еще больше огрузневшая мать, – жаль, что с удом ты родился! Была бы спокойнее душа моя, коль не было бы в тебе порока!
Авдотий промолчал, переглянувшись с Заркой. Тот, с момента его первого появления в избе Козелковых, нисколько не изменился в облике: все тот же юркий светловолосый малец, над приподнятым носиком которого блестели ярко-голубые глаза.
– А так ведь даже отпустить не могу от себя – набедокуришь, оказавшись вдали от дома! – рассуждая больше сама с собой, продолжала Екатерина Никитична. -Слава богу, средства у нас кое-какие водятся, работать тебе нет необходимости…
Светозар многозначительно закатил глаза: уже не впервой мать Авдотия заводила речь о том, что отправить сына в столицу, как она когда-то и хотела, было бы ошибкой. Дескать, уж лучше голытьбой быть, нежели среди с каждым днем множащегося греха оказаться.
– А как не станет тебя? – осмелев, спросил Авдотий, заставив Зарку прыснуть от смеха.
– В скит отправишься, – не терпящим возражений тоном ответила мать. -Я уже договорилась с наставником.
Глубоким вечером, когда разомлевшая от сытного ужина вдова улеглась спать, Зарка подошел к Авдотию и настойчиво потянул того за полы рубахи.
– Пойдем на улицу, прогуляемся!
– Что ты! – испугался Авдотий. -Вдруг узнает, – он кивнул в сторону громко храпевшей матери, – несдобровать!
– Пустое! – отмахнулся малец. -Скажешь, что пьянчуг со двора палками погнал, что тебя вместе с собой звали!
– Ну, не знаю…
– Разве я тебе когда-то что-то плохое советовал? – с притворной обидой спросил Зарка.
– Н-нет, но… – неуверенно начал было Авдотий.
– Вот и не спорь. А то уйду от такого недоверчивого друга!
Уход Зарки был для Авдотия страшнее самого сильного гнева матери – уж слишком сдружился он с ним, породнившись больше, чем иной с единоутробным братом. А потому ничего не оставалось делать, как натянуть на ноги поршни и скользнуть наружу.
