В начале июля на дачу приехала и семья доктора Беера: жена, дочь с подругой Симочкой – сестрой моего товарища по училищу, Коли Памфилова. Они привезли с собой повара, служившего у Бееров. Этот повар стал живо интересоваться результатами моей охоты. Он отбирал из кучи убитой мною дичи самых крупных и готовил из них такой плов, какого мне не доводилось есть ни до, ни после того!
Вскоре к нам приехала погостить Лена. Она стала вместе со мной ходить на охоту. Как-то раз мы с ней зашли довольно далеко от Гамбор, и оказались в долине, перед довольно необычной по конфигурации горой. Она была с одной стороны, как обрезана – сверху до низу отвесный обрыв, а с другой стороны были крутые склоны. Мы с Леной попытались залезть на эту гору. Мне это удалось, а Лена одолела только половину подъема. Наверху была площадка метров ста диаметром, посреди которой я увидел развалины грузинского дома с плоской крышей, окруженные остатками полуразвалившихся стен. Я было подошел к краю площадки, но увидел, что она круто обрывается вниз. Мне стало страшно, я подполз к краю на животе и посмотрел вниз. Зрелище, открывшееся мне, было удивительно красивым. Гора, совершенно отвесно обрывавшаяся вниз, как-бы окаймлялась по низу дорогой, по которой тащилась арба. Сбоку неё шел человек, сверху казавшийся не больше муравья. Дальше этой дороги текли, не сливаясь, две реки. Вода в одной из них была прозрачной, а в другой – мутная. Как потом я узнал, эту гору грузины называют «Верана» – «Проклятая». С этой охоты мы с Леной вернулись усталые и с пустыми руками.
Я уже говорил, что дочка доктора приехала со своей подругой – Симочкой. Так вот, лет через тридцать я встретил эту самую Симочку в Тбилиси, и она мне сказала, что докторова дочка была тогда в меня влюблена. А я и не подозревал об этом и даже не думал ни о чем таком, хотя мне было уже 18 лет – вроде пора уже! А ведь один инцидент в беседке мог бы мне разъяснить уже тогда, что Симочка была права.
Лежу я как-то на полу в беседке. Читаю. Вдруг рядом со мной шлепается спелая груша. Я было решил, что она свалилась на меня через худую крышу. Посмотрел вверх – крыша была цела. А через минуту еще одна груша, рядом со мной, превратилась в мокрую лепешку. Я вскочил на ноги и увидел убегавших Симочку и дочку Беера. Я хотел вдогонку им тоже запустить грушей, но вовремя опомнился – попади я в кого-нибудь, мало бы им не показалось!
Помню ещё одну прогулку в горы в компании грузинских ребят. Я с ними знаком не был, мне посоветовала сходить с ними в поход Маруся, Лешина жена. Собрались, пошли. Я плёлся позади всех. Подошли к лесистому склону какой-то горы. Я решил взобраться на неё. По дороге увидел немного в стороне, что в лесу, в пирамидках из жердей, кто-то жжёт уголь. Идти вверх пришлось порядочно. Но когда я добрался до вершины – лес расступился, и моему взору открылась во всей красе Алазанская долина, вся озаренная солнцем. За ней, на горизонте, сверкали снежные вершины. До сих пор у меня перед глазами стоит это завораживающее зрелище!
Обратная дорога была легче подъема, и скоро я уже был дома.
Это было моё последнее лето тогда, в юности, на Кавказе. После окончания седьмого класса Тифлисского реального училища я уехал домой, в Петербург.
Детство закончилось…
Приехав в Петербург, я сразу же подал заявление в институт путей сообщения, в электротехнический институт и в «Техноложку». В Политехнический подать не рискнул – у меня в аттестате по математике были две пятерки и две четверки. Вот когда я недобрым словом вспомнил нашего преподавателя по математике, А.И. Иванова. На всех экзаменах, как из 6 класса в 7, так и на выпускных, я получил пятерки, а он почему-то вывел мне в аттестате две пятерки и две четверки. Это было, по-моему, несправедливо – математику я любил, и знал на круглое «пять». Я начал готовиться ко вступительным экзаменам. Засел за учебники и конспекты повторять все то, что проходил в Реальном училище.
