После прихода на работу в 5 часов утра и исполнения обязанностей по подготовке рабочих мест, ему надлежало идти к хозяину на дом, чтобы наколоть дрова, вынести помои, а затем, когда проснется хозяйка, пойти с ней на базар, где она, торгуясь за каждую копейку, приобретала продукты и хозяйственную утварь для дома. Помню, сколько проклятий пошлешь на ее голову, когда, дрожа от холода всем телом, обмораживая руки зимой и обливаясь потом от летней жары, тащишь тяжеленные корзины со всяческой снедью, живой птицей и другими товарами. А она шествует впереди, не оглядываясь, важная и спесивая, уверенная в полной покорности её одиннадцатилетнего раба. И я не помню ни одного случая, чтобы хозяйка оказала хоть какую-то помощь, выразила сочувствие.
А если у хозяйки были грудные дети, то ученик после прихода с базара, пока она готовит обед, должен был следить за ребенком, пеленать его, стирать пеленки и т. п. И только после обеда он вместе с хозяином возвращался в мастерскую, где прислуживал мастерам, сопровождал хозяина на склад материалов и перетаскивал в мастерскую купленный товар.
В первый год обучения зарплата ученику, как я упоминал, не полагалась. На втором году ученик начинал обучаться кузнечному и слесарному делу, заправке простейшего инструмента и прикреплялся к определенному мастеру. При этом он освобождался от походов на базар и от домашних работ у хозяина. Всего обучение в мастерской продолжалось четыре года, после чего ученику делалась «проба» и присваивалась специальность слесаря.
Если проба сдавалась хорошо, и хозяин был щедрым, то ученику покупались костюм, ботинки и картуз, а также выдавались наградные в размере 50–70 рублей. После этого закончивший учение в мастерской мог остаться в ней работать дальше, а мог уходить на все четыре стороны. Теперь уже никто над ним не был властен.
Но до этого момента жизнь учеников у хозяев была цепью сплошных издевательств и унижений. На каждом шаге тебе давали понять, что ты низшее существо. Сколько дней приходилось по-настоящему голодать. Иногда становилось невмоготу, хотелось все бросить, обратиться за помощью к живущим в городе родным. Но это означало бы потерю рабочего места, а на другом месте было бы не лучше. И мы терпели, старались освоить профессию и, хоть как-нибудь, помочь семье. Но ненависть к хозяевам-эксплуататорам накапливалась в наших сердцах. В лице своих рабов они готовили мстителей. И если случалась возможность отплатить хозяину, мы платили щедрой рукой, и не один из них надолго запомнил эту плату.
Надо сказать, что жизнь учеников в мастерской Найшулера (а нас было 4 человека) была тяжела не только из-за гнета хозяина. Некоторые мастера, озлобленные условиями существования, часто стремились сорвать свое настроение на беззащитных подростках, наказывая за любую провинность. Дело доходило до диких выходок.
Особенно этим отличался кузнец Гельфонд. Это был угрюмый человек высокого роста с большим родимым пятном на правой щеке. Он всегда держался в стороне от других рабочих и был очень злым. Правда, он был высококвалифицированным кузнецом, и хозяин за него держался. До прихода к нам он работал мастером кузнечного цеха на одном из заводов, но по какой-то причине был изгнан оттуда самими рабочими.
Как-то произошел такой случай. Гельфонд закатывал шины для больших ворот на квадрате 50 м/м. Дело это очень не простое и тяжело давалось ему и его молотобойцу.
