На носу теплохода заиграла музыка – молодёжь, и конечно, Любка в первых рядах, ушли танцевать.
Оксана устроилась прямо на полу палатки у входа, рассматривая, усеянное крупными синими сапфирами звёзд небо, стараясь уловить сквозь громкую музыку тихий плеск волн.
Да что же это такое! И здесь покоя нет!
Совсем неслышно подошёл Савельев и без приглашения уселся рядом.
Она строго спросила:
– Что вам нужно? – собралась вскочить, потому что он чуть слышно, на выдохе прошептал:
– Тебя... – И от его тихого голоса почему-то перехватило дыхание... Готовый вырваться крик утонул в твёрдых, но совсем не жёстких, нежных губах.
Это был не поцелуй – долгая, полная ласки пытка... Его губы чуть приоткрывали её рот, на миг замирали, фиксируя положение, отпускали и снова открывали, каждый раз, на микрон увеличивая брешь. Медленно, не насильно, нежно, он завоёвывал, упрашивал её губы, кажется, совсем не касаясь руками её тела, но когда она сдалась, приняла его язык, они были уже в палатке, на ней уже не было одежды, и сил оттолкнуть, отказаться от этого сжигающего, охватившего огнём аутодафе уже не было...
Она ещё чувствовала, что стыдно, нельзя, и всё-таки позволяла ему это из книги «Камасутра», доводящее до экстаза бешенство плоти, в котором не было запретов и границ, только его язык, его губы неспешно ползущие по внутренней стороне её бедра туда, куда стыдно... Нельзя... Она сжимала ладонями свою грудь, ощущая, как твердеют, наливаются желанием соски, сдавленно вскрикивала, понимая, что стыдно молчать, принимая такое наслаждение... Нельзя скрыть мучительно- сладкий трепет... не ответить на страстное:
– Ты такая сладкая... Я хочу... я хочу тебя...
Она тянула его на себя, со стоном выдыхая:
– Хватит... хватит... я больше не могу...
А потом они долго лежали, крепко обнявшись, отдыхали от бешеной скачки.
Он что-то шептал, и она, кажется, что-то прошептала в ответ, в полузабытьи...
Он вздрогнул, сдавил, причиняя боль, отчего она, приходя в себя, подумала: «Он должен что-то сказать... он сейчас скажет...»
И он сказал:
– Один – один. Он взял мою женщину, я – его. Мы квиты!
Оксана не поняла, ещё не осознала всю страшную мерзость его слов и прошептала:
– А я...
И он освободился от её рук, уселся, поправляя свою одежду, жёстко бросил:
– А ты должна быть мне благодарна! Во-первых, я за тебя, как и за всех прочих девиц, с ним рассчитался, а во-вторых, теперь ты знаешь, чем отличается настоящий мужчина от какого-то генерала!
Кажется, миг назад от уплывающего наслаждения не было сил сдвинутся с места, но сейчас, из положения лёжа... Для такого негодяя пощёчина – слишком большая честь! Она подобрала ноги к животу, как учил тренер по каратэ, напрягла грудь, прочищая лёгкие и выдыхая:
– Кья! – направляя всю силу удара пятками в закрывающую мир спину.
Он вскрикнул, как мяч выкатился из палатки, уже на воздухе опять взвыл, грязно выругался и ушёл, по дороге обзывая её и её генерала...
Оксана быстро оделась, достала бутылку минеральной воды, долго полоскала рот, сплёвывая в тёмную речную воду. В душу закралась чёрная обида, от которой даже слёз не было. Тяжёлая, как камень на шее, мука, память о страшном унижении выжигали всё, что сейчас произошло, всё хорошее, светлое, что было в её жизни, оставляя в душе голое поле, на котором прорастали плевелы злобы. Какая сволочь! Какая мразь! И Костя тоже... Как она верила ему все эти годы...
