– Один тать принес, другой украл, – заметил кузнец. – Сам говоришь, дверь раскрыта была.
– А может, это боярышня? Уж очень он ей понравился, – предположил Местята.
– He может того быть.
– Ну, не скажи! Жены у нас такие, что бог их знает, что у них на уме. Может, и не эта, а какая-нибудь другая утащила, как сорока. Много же их к тебе ходит. А от всех этих твоих узорочий, каменьев и хитрых безделиц у них у всех будто ум мешается, – вздохнул Вавила. – Принесешь ей перстенек, и слова такие ласковые сразу наговорит – ты и свет очей ее, и как видит тебя, словно обмирает, ну прямо сейчас на землю упадет. Нет чтобы мужа так, без подарка приветить! А уж коли нет ничего, как вот сейчас у меня, то лучше к ним и не соваться.
– Ну, Вавила, ты опять про жен… Если и девица утащила, то, думаю, не из простого любопытства, – сказал Мастер задумчиво. – Может, то был камень Шамир, который нашел Соломон, чтобы построить храм Господень. Говорят, такой камень особо мастерам помогает, когда они ищут свой путь. Или, может, то был тайный змеевик, что, по новгородскому пророчеству, поможет, когда придет погибель на нашу землю. Но мастера спасутся и спасут и камень…
Мы не умолчим, а скажем:
и тому чуду дивуемся,
как иные мудрые
ищут тайный камень
и знаки на его пути.
– А имени его не знают. Кто говорит, Бел-горюч камень, кто – Синь-камень, а франки называют еще как-то…
После этих слов другими чернилами и другим почерком очень неразборчиво было приписано:
Камень, что хранится здесь, и предсказание о том, что мастера спасутся и спасут камень – ложь то или правда, не ведаю.
И это было так, нам дано было подняться перед тем, как великие бедствия придут на нашу землю.
И с той силой, как некие мудрецы ищут камень, так и я мечусь в своей жизни.
И если ты прикоснешься к этому, древние тайны начнут тебя преследовать, они будут тебе сниться. Потому и многие из наших путешествуют – кто в Египет к пирамиде Джосера, кто на Крит к Эвансу, открывшему минойцев. Но прежде найди тот лесной монастырь. И то, что там осталось…
На этом отрывок обрывался. Глеб подумал, что разбираться с этим лучше на свежую голову, и лег спать. Ночью ему приснился странный сон: два мастера, старик и мальчик, идут по пепелищу к сожженной деревне…
А утром… Это было замечательное утро в начале ужасного дня удивительного открытия и убийства (или несчастного случая, так похожего на убийство).
В восемь утра к нему стремительно вбежал Николай – высокий, белокурый. Таким Глеб представлял себе русского богатыря Микулу Селяниновича (тем более тот получил свою силушку от земли, а археолог тоже часто в ней копался). Он нес в руке бутылку травяной настойки. И у него было странное выражение лица.
– Глеб, ты себе не представляешь, что ты нашел!
– Думаю, то, чем вы забили уже полдома – вашу любимую керамику двенадцатого века.
– Какая керамика? Где ты подобрал то, что вчера мне принес?
– Да там же, куда и свалился, под обрывом.
– Вместе с лунницей и черепком ты принес берестяную грамоту! Не зря я говорил, что дерево здесь сохраняется не хуже, чем в Новгороде. Но дело не в этом. Грамоты сейчас находят во многих местах, но эта довольно легко читается. Ты знаешь, что там написано? Это тебе не перечисление долгов или товаров, как на большинстве из них!
– Судя по твоему сияющему виду, это кусок «Слова о полку Игореве».
– Почти! Второго по красоте и загадочности произведения того времени!
