Там, где нас. Непутёвые-путевые очерки - страница 16
Сочно-зелёные заросли чего-то экзотически волнующего, запах маисовой похлёбки и танцы у костра.
Весь её вид, вся эта животная естественность налитых коленок, разведённых бёдер и вздыбленной груди порождают во мне неожиданные фантазии… Кажется, ещё миг, ещё одно небольшое усилие – и она родит, после чего, не меняя позы, оботрёт дитё лопухом, пропихнёт его себе за пазуху, уткнёт в коричневый сосок и, помахивая мотыгой, войдёт в розовеющий закат.
Жена по-прежнему спит. Соседка ковыряет судоку.
Скука!
Верчу перед носом пакетики со специями, что остались от обеда. Верчу и случайно всколупываю… Из первого врассыпную брызгают соляные шарики, а из второго серым облачком взметается молотый перец.
Я чихаю.
– Благослови тебя Господь!.. Гад блесс ю! – улыбается мне соседка.
А жена пихает локтем.
– Апчхи! – благодарю я в ответ.
– Ты чего? – бурчит жена.
– Чихаю. А что, нельзя?.. А-а-а-апч-хи!
Соседка начинает ёрзать, усаживается боком и уже не благословляет, а настороженно косится.
– Да не волнуйтесь, – посмеиваюсь я. – Донт вори, это обычный швайне флю…
И от этой моей шутки святая женщина натурально вздрагивает, а её очки виснут на кончике сухонького носа.
– Вы больны? А ю сик?!
– Апчхи!
– Прекрати чихать, идиот! – шипит на меня жена.
– В отпуске я делаю что хочу!
Соседка же тем временем уже машет рукой, подзывая гаитянку.
Жена волнуется.
– Зачем ты ей сказал про свиной грипп? Они же не понимают шуток!
– В отпуске… а-а-апчхи… говорю что хочу!
Стюардесса подходит, и моя святая соседка начинает что-то запальчиво ей тараторить, неприятно дёргая при этом лицом. Её палец тычет в меня, будто швейная игла. Слова «рашен, свайн флю и сик» следуют подстрочником.
– Апчхи!
– Смотри, он опять это сделал! – вскакивает святоша и клеймит меня уже сверху и на некотором отдалении.
Пассажиры встревожены. Переглядываются.
– Прекрати сейчас же! – шипит на меня жена. – Нас же ссадят!
– Но я… я… а-а-а… не могу! А-а-апчхи!.. Это перец!
– Вы больны? – отшатывается от меня стюардесса. Её бобмарливское лицо искажается брезгливой гримасой.
– Да вы сами тут все больны! Это же шутка! Джок! – улыбаюсь я объяснительно и снова чихаю.
– Ноу, ноу! – подтверждает супруга, вминая моё лицо в неведомо откуда взявшуюся подушку.
– Бху-ху! – сотрясаюсь я в поролоновые глубины. И голос жены грохочет:
– Он в порядке! Хи из окей! Круглый окей!
– Ты меня задушишь…
– Лучше я, чем они!
– Это не свиной грипп. Итц нот швайне флю! – отбиваюсь я от подушки. – Итц перец! Как на английском перец?
– Я не помню!
Жена продолжает давить меня в пыльную думку, отчего в носу свербит ещё сильнее.
Выныривая для вдоха, я вижу, как поклонница судоку бежит сломя голову по проходу в направлении кокпита.
– Её надо остановить! – вскакивает жена и, топчась по мне, кидается вслед за беглянкой.
Перепуганные пассажиры зарываются в одежды. Стюардесса цвета цементной пыли бежит за бегущими.
– Апчхи! – недоумеваю я и, не глядя на бушующий у кабины пилота диспут, бреду в туалет.
В носу будто проворачивают свёрла.
Добросовестно прочистившись под краном, я выхожу уже обновлённым.
– Ай ремембер! – машу я спорящим. – Я вспомнил! Итц пеппер! А-а-а-а-пчхи!..
Майами
Майами говорит по-испански. Английский язык здесь кажется пережитком.
– Что это? – указывая на наш перерытый багаж, интересуюсь я у миловидной таможенницы.
– Испаньол? – улыбается та.
– Какой испаньол? Чемодан!
И она начинает что-то лопотать с андалузским наречием, обзывая меня то сеньором, то «парфовором».