Жизнь в России шла иначе – суровее, но и по-своему уютно. Анна занималась садом, и всё же вырастила помидоры. Иван часто уходил в лес с Риком на долгие прогулки. Они оба потихоньку привыкали к новой жизни, к своему новому дому. Коротали вечера на кухне: к окончанию дня она словно становилась теплее, уютнее. Печь потрескивала поленьями, на стенах от лампы дрожали тени. Анна часто стояла у плиты в переднике, помешивая суп в глубокой кастрюле. Дом дышал новыми ароматами: чесноком, лавровым листом, картофелем, мясом. Иван сидел за столом, резал лук и рассказывал о Николае Матвеевиче, который опять затеял стройку. Анна хоть и не любила друга детства супруга, но слушала, улыбаясь уголком рта. Однако в основном – просто варила суп, по памяти, по наитию. Она расставляла керамические тарелки на стол, миски с огурцами, кусочки сыра, горчицу в пиале и рубленую свежую зелень в вазочке. В центре стола всегда стояла ваза, наполненная свежими цветами, подсвечник с тонкой ароматной свечой, пламя которой дрожало, завораживающе отражаясь в стекле кухонного шкафа. Супруги молча ужинали, а затем Анна, не торопясь, мыла руками посуду. Иван протирал стол, и снова их окружала тишина. Только радио где-то в углу негромко говорило по-русски, а рядом с ним лежала открытая голландская книга – детектив, который Анна никак не могла дочитать, отвлекаясь на домашние дела.
Иногда по ночам украдкой друг от друга и Анна, и Иван плакали.
[1] благотворительный магазин
[2] общественный центр
Глава 3. Незнакомец за окном.
Вера в чудо отличает человека от зверя, который не может мечтать, томиться опасениями, надеяться. Анна и Иван жили тихо, размеренно, вели дружбу с соседями, обновили баню и не заметили, как наступила осень. Солнце стало ниже, мягче, и теперь по утрам оно ложилось прямо на кухонный стол, создавая цветные пятна на скатерти, подсвечивая пар из чашек.
Иван с тоской наблюдал, как поляна за рекой и лесом, куда он выходил на прогулку с Риком, покрылась чахнувшей травой и желтыми берёзовыми листьями. Зелень отступала, передавая заслуженное право охре, меди и густому бордо. Глядя на осеннее выцветшее небо, Иван грыз былинку, сплёвывал на землю, свистел Рику и думал: «А если и вправду узнает кто-нибудь про смерть Луны? Ведь жизнь закончится! Та размеренная спокойная жизнь с милой женой, где, казалось, потихоньку стало блекнуть горе. И уважительное отношение местных, заслуженное непосильным трудом в городке в течение нескольких месяцев, – всё пойдёт прахом. А вдруг спросят, почему ничего сразу не сказали? Не доверяли? А, может, сами дочь сгубили и убежали из страны? Европейцы, одним словом. На всё способны, даже на людоедство. Нет. Нельзя допустить, чтоб кто-то узнал лишнего. Не дай Бог!».
Иван быстро возвращался с прогулки, дышал прерывистым яблочным ветром, не запачканным ни дневной бензиновой гарью, ни лошадиным потом. Яблок в садах было столько, что ветки трещали от тяжести: за заборами то и дело слышались мягкие удары о траву. Анна тем временем занималась заготовками: принесла с огорода последние помидоры, пучки чабреца, морковь с длинными хвостами. Всё это она укладывала на деревянную доску, как натюрморт – живой, пахнущий землёй и пройденным летом. Сегодня она сушила яблоки – нарезала кольцами, нанизывала на нить и развешивала над плитой. Там уже висели пучки мяты, шалфея, красные перцы и пара гроздей рябины. Из Нидерландов Анна привезла керамическую форму для запеканки – старинную, с трещиной на боку, – и теперь часто готовила в ней сладкий тыквенный пирог с корицей и шоколадной крошкой. На выходных она задумала сварить яблочное варенье, золотистое, ароматное и густое, с кусочками ярко-жёлтой лимонной цедры.
