Отец шагнул ко мне и схватил за ворот. Я дёрнулся, но он держал крепко.
– Отпусти его! – закричал Леопольд и метнулся вперёд.
– Не вмешивайся, – прошипел отец. – Он сделал свой выбор. А теперь – идёт со мной.
Он потащил меня назад. Я рвался, бил его по рукам, по груди, но он был как скала.
– Генри! – крикнул Леопольд. – Вена! Если когда-нибудь – найди меня!
– Я найду! – успел я крикнуть. – Я найду тебя!
Потом – снег в лицо, дыхание отца в ухо, его рука – железная, будто кандалы. Он тащил меня, как вора. Я плакал. Не от боли – от отчаяния.
Мы не пошли домой. Мы шли к эшафоту.
– Хочешь настоящую жизнь? – прошипел он. – Я тебе её покажу.
На площади уже собралась толпа. Висельный столб. Мужчина с мешком на голове и связанными руками. Камни летели, толпа гудела. Запах крови, дыма и страха впивался в кожу.
– Смотри, – сказал он, прижимая мою голову. – Это твоя сцена. Твоя музыка.
Я отвёл взгляд.
– Смотри, сказал я!
Я зажмурился. Но слышал. Всё слышал.
Когда всё закончилось, он отпустил меня. Я стоял, как пустой сосуд. Скрипка… Леопольд… уехали. Осталась только площадь. И я. Сын палача.
Дома он швырнул мешок на пол.
– Думаешь, я не знал о твоих ночных вылазках? Я знал с самого начала!
Он шагал по комнате, тяжело дыша.
– Думаешь, не слышал, как ты играешь? Я всё слышал. Сын палача, играющий на скрипке… Об этом судачат на каждой ярмарке!
Он замер, смотря на меня. В его взгляде было что-то… другое. Не злоба. Что-то похожее на сожаление.
– Я мог бы отпустить тебя, – пробормотал он. – Мог бы… но не имею права.
И вдруг резко выкрикнул:
– Это наш долг! Твоё наследие! По-другому – нельзя!
– Ты понял меня?! – закричал он, и птицы вспорхнули с крыш. – Нельзя!
Но в этом крике не было привычной силы. В нём было отчаяние.
Дни потянулись, как серые полотна. Отец взялся за меня всерьёз. Команды, удары, крики.
– Ровно! Топор держи вот так!
– Не моргай! Смотри в глаза – или закроешь их навсегда.
Он учил меня охоте. Без жалости. Без эмоций. Только расчёт и удар.
– Люди умирают в страхе. Ты – не человек. Ты – суд. Ты – молот.
Я слушал. Подчинялся. А потом – тишина в комнате, скрипка. Звуки, которых в этом доме быть не должно.
Я играл едва слышно. В каждом звуке – тоска. Надежда. Молчащие слова.
Иногда я ловил на нём странный взгляд. Как будто он… понимал. И жалел. Но не мог позволить себе жалость.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
