Шведский флот после этой битвы ушел за Свеаборг. Эскадра Грейга, исправившись и заменив очень поврежденные корабли новыми, подойдя к Свеаборгу, увидела вышедшие оттуда 4 корабля, которые тут же побежали в порт; но один из них – 64-пушечный «Принц Густав-Адольф» – сел на камень и дался нам. Сняв команду, его сожгли.
Потом наша эскадра отошла к Ревелю и учинила самый бдительный надзор за Свеаборгом. Множество больных на флоте – необходимое следствие тогдашних плаваний – и затруднительное снабжение водой были сами побудительными и весьма основательными причинами не держаться постоянно в море. В половине августа был учрежден постоянный пост у Гангэудда, состоящий из 3 кораблей и 2 фрегатов – этим было совершенно прекращено сообщение Финляндии со Швецией. Поэтому шведский флот в Свеаборге терпел крайнюю нужду и много раз покушался выйти оттуда.
Приближалась зима, и в начале октября повелено было кончить кампанию, которая, как было сказано в указе на имя Грейга, «делала нашим немало пользы, а вам большую честь приносит». Условия наших портов, из которых один – Кронштадт – рано покрывается льдом, а другой – Ревель – тесен и неудобен, принудили нас кончить кампанию раньше, чем следовало. Надеялись, впрочем, что шведы не рискнут выйти из Свеаборга в такую позднюю пору. Но шведы только и выжидали: 9 ноября вышли из Свеаборга, никем не стерегомого, и благополучно достигли Карлскроны.
Война продлилась еще два года.
(Морской сборник, 1849, т.2, № 5, с. 323–337)
Эландское морское сражение (1789 г.) хоть и не имело решительных результатов, но было довольно жарким делом. Примечательно, что на русских кораблях сражались не только русские моряки. Так высоко стояло имя Великой Екатерины и слава русского имени, что даже представители гордого Альбиона почитали за честь служить русскому флагу и служили честно.
Р.И. Бортвиг из английской службы поступил на наш флот мичманом и 15 июля 1789 года на 66-пушечном корабле «Дерись» под командой капитана [Джеймса] Престона участвовал в сражении со шведским флотом при Борнгольме [81]. Генерал-адмирал шведского флота принц Сидор Ермолаевич – так наши матросы величали принца Зюдерманландского – сильно теснил наш авангард. Корабль «Дерись» долго производил меткую пальбу, но вдруг уклонился из линии и сделал сигнал «терплю бедствие!» В это время у него из фор-люка и носовых портов повалил густой дым. Через полчаса дым исчез, и на корабле спустили сигнал бедствия. После вот что узнали: на этом корабле в нижнем деке разорвало сперва одну, потом другую и третью пушку. Убитых и раненых была пропасть; пушечная прислуга в ужасе не смела приступить к орудиям – огонь прекратился! Капитан Престон послал Бортвига пособить делу. И он, схватив фитиль, крикнул команде: «Не бойтесь, ребята, глядите – я буду палить, а вы заряжай да наводи!» Но так как он был близорук, то не мог фитилем попасть на запал, и гардемарины начали спрашивать, отчего это у вас руки трясутся [82]? Он прехладнокровно вынул очки, надел их и тотчас выпалил, сказав: «Вот вам ответ, молодые дураки!» Гардемарины навели другую пушку, Бортвиг выпалил и, обратившись к команде, приказал возобновить огонь из прочих орудий – и вот снова заиграли пушки. Бортвиг, переходя от одного орудия к другому, выпалил еще несколько раз. Последнее орудие, стоящее около фор-люка, разорвало: казенная часть рассыпалась в песок, дульная часть вылетела за борт, огонь брызнул во все стороны, и в шкиперской каюте, около выхода из крюйт-камеры находившейся, возник пожар.
