Дверь открылась легко, без скрипа, будто ждала этого. Изнутри плавно выплыл серебристый туман – густой, живой, как дыхание самого пространства. Он обволакивал всё вокруг и в нём чудилось движение: тени, неясные силуэты, отголоски чего-то древнего и инородного. В лицо дохнуло холодом.
Один за другим члены команды молча выстроились перед Джеком.
Джек сжал руку Лизы. Она кивнула.
И шагнула первой.
Словно прорвав плёнку сна, она исчезла в тумане. Затем остальные – как звенья одной цепи. Анна, склонив голову, будто прощаясь с городом. Майкл, с искрящимися воодушевлением глазами. Том, без лишних движений, как военный на задании. Сара, проверяя на ходу застёжку своей аптечки. Эрнест, одной рукой поправляя очки, другой зажав перед собой блокнот. Питер, крепко держась за лямки рюкзака.
Они исчезали один за другим, унося с собой последние секунды привычного.
Последним в проёме задержался Джек. Он оглянулся. В его глазах не было страха. Только печаль и надежда. Как у человека, который прощается не навсегда, а до новой главы.
А потом и он растворился в тумане.
Жители Мейвилла ещё долго стояли, не говоря ни слова. Из оставшейся открытой Двери продолжали расползаться клубы тумана. Они змеились по мостовой, льнули к ногам.
В лицах оставшихся отражались все чувства, доступные человеческому сердцу: тревога, благоговение, боль, вера.
Они знали: человечество сделало первый решительный шаг.
Лицо шерифа Ривза окаменело. Только глаза – напряжённые, печальные – выдавали, как сильно он хочет поверить, что увидит этих людей снова.
Теперь оставалось только ждать.
Ждать возвращения. Ждать ответов. Рассвет за рассветом.
А по ту сторону начиналась совсем иная история.
Густой, вязкий туман сомкнулся вокруг них мгновенно, как только они пересекли порог. Он не просто заполнял пространство – он поглощал его, стирая грань между ощущением и реальностью, между "здесь" и "там". Казалось, они шагнули не просто за порог двери, а в само межвременье.
Воздух был плотным, насыщенным электрической дрожью, от которой тонко зудела кожа. Он пах ничем и одновременно всем сразу: пеплом, озоном, дождём, старыми книгами и холодным металлом. Словно сама история, прокрученная вперёд-назад, оставила после себя этот странный, беспокойный аромат.
Привычные звуки исчезли. Остался только глухой, ватный гул в ушах. Каждый шаг дробился эхом как в огромном пустом зале: сухо, одиноко, со скрипом ботинок по, не имеющей ни цвета ни формы, каменно-мягкой земле.
Свет фонарей, цепляясь за мельчайшие частицы тумана, распадался на рассеянные конусы, в которых кружились пылинки… или нечто иное. Внутри них рождались тени: мигающие, изменчивые, как фрагменты чужих воспоминаний. Иногда Джеку чудилось, будто впереди промелькнул силуэт – слишком высокий, слишком тонкий, чтобы быть человеком. Но каждый раз, сделав шаг вперёд, он находил лишь пустоту.
Он двигался медленно, предосторожно, словно каждый шаг был пробной нотой, и ошибиться – значило сорвать всю мелодию мира. Его рука крепко сжимала фонарь, ладонь вспотела под перчаткой, а сердце отдавалось в висках ударами стальных молоточков.
Он знал, что боится. И впервые не стыдился этого. Потому что страх в этом месте был не слабостью, а фактором выживания.
Лиза шла чуть позади, снимая всё, что могла, но объектив отказывался фокусироваться, запотевал и она то и дело протирала его рукавом. В её голове роились десятки мыслей, но ни одна не могла отогнать чувство, будто это место не просто незнакомое, а чужое для человека.
