Тогда Цна явилась на могилу матери и попросила у нее совета. Мать сказала Цне:
– Наведи на Сампора слепоту.
Однако Цна не смогла послушаться мудрого совета – так сильна была ее любовь. Бедная женщина уселась на пригорок и принялась горько плакать. Плакала она, плакала и плакала – до тех пор, пока полностью не растаяла, пока все ее тело не исчезло вместе со слезами. Зато слез было так много, что поток их превратился сначала в ручеек, а после в реку.
Сампор тем временем выполнил поручение татар, вернулся домой с щедрыми подарками и мешком золота, но не нашел своей жены. А вместо этого увидел реку. Прислушался к ее журчанию – и вдруг узнал любимый голос. Цна лишь слегка, ласково упрекала мужа в том, что он наделал, в основном же говорила ему нежные слова любви. В ужасе от того, что натворил, Сампор забыл про деньги и подарки и в отчаянии бросился в воды реки – чтобы вовек не расставаться со своей возлюбленной.
А ведь, казалось бы, – обычная речушка.
* * *
Кстати, тема взаимоотношения русских, мордвинов и татар – одна из самых популярных в здешнем устном творчестве. Вот, например, «Легенда о спасении тамбовскими мужиками царя Ивана Грозного»:
«На том месте, где Тамбов стоит, и по всей долине Цны, от начала ее и до устья, в давнее время сплошь росли дремучие, непроходимые леса. Никаких дорог в тех лесах не было, всюду чаща, глухомань да топкие болота. Сосны стояли вековые, необхватные, дубы – могучие, березы – дуплистые, старые.
А в лесах тех людей совсем мало было, только кое-где мордва мелкими поселениями жила, пчелой да зверем промышляла, рыбу в речках и озерах ловила. Русских же тут еще меньше было: кое-где на полянах избенки наших мужиков по одной-две стояли. Да редки починки те были: не любит наш народ в лесу жить, потому что здесь и волк, и медведь скотину дерут, лиса кур кладет, тут и лихие люди, разбойнички, чаще лютуют.
А все же мужик наш шел сюда, в дикую тогда сторону, в леса беспросветные. Бежали сюда и в одиночку, и толпами: то от господ жадных да лютых сбегут, что разорили да замордовали совсем мужика; то от рекрутчины, что смерти лютей была в старое время; то от приставов да подьячных разных, что кляузами и ябедой людей со свету сживали, с мужика последние лохмотья снимали. Вот прибегут в леса наши мужики, драные да косматые, на ином на костях да коже одни портки чуть держатся на гашнике, и вздохнут посвободнее: избыли лютую неволю… Приглядят те бедняки местечко в лесу, где-нибудь у воды, и начнут чащобу лесную топорами валить, огнем палить да пеньки корчевать. Глядь – у речки или озера полянка выходит. Тут мужики сейчас же избы начнут ставить и землю ковырять, а то и сохой пахать, если лошаденка у кого есть. Вот и починок – деревушка – в лесу стоит: и избы белеют новыми бревнами, и землица распахана, и хлеб на ней колосится. И живут люди у речек на лесных полянках, работают, потом каждый день обливаются, зато сами себе господа и хозяева. Вот такой починок стоял на том месте, где теперь Тамбов-город построен. Только тогда никакого города тут не было, а кругом лесная чаща залегала, деревья шумели. А в чаще, меж деревьями, вместо дорог лишь кое-где тропинки вились, почти не приметные на взгляд. Лишь мужикам, да бабам здешним, да мордве лесной они ведомы были. Мужики по ним зверье бить ходили, бабы и девки – ягоды да грибы собирать, а мордва – деревам да ручьям заповедным молиться. И теперь еще есть в наших лесах такие глухие, непроходимые дремучины: там и тропинки не найдешь, а скорее в трясину болотную угодишь».
