Дневной свет разгорячил южную сторону, и в гостиной теперь очень тепло. Но я не чувствую этого. Мне холодно. Колотит. И сколько я не кутаюсь, все равно дрожу всем телом и стучу зубами. Длинный хвост одеяла волочится за мной.
Сейчас встаю только попить воды: больше ничего не хочется. На столике возле кресел нахожу корзину со свежими фруктами, чистые листы бумаги и россыпь карандашей. Будто здесь игрался малолетний ребенок. Детские и смешные зарисовки животных, какие-то цветочки и узоры.
Слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь.
– Я подумала, что ты ничего кроме фруктов не захочешь в таком… – Дарина заходит внутрь. Дверь не скрипит, закрываясь. – На улице так хорошо. Не хочешь пройтись?
Я мотаю головой. Наливая из графина воду в стакан, замечаю, как дрожат руки. Во рту по ощущениям жмут гвоздей, а в груди еще хуже – лезвия. Да, сейчас только гулять, чтобы все посмотрели, куда я скатилась из-за Марка.
– Ты должна связаться с ним, – проговаривает девушка и по-хозяйски прохаживается по гостиной, а затем заваливается боком в кресло и закидывает ноги на подлокотник. Узкие джинсы подчеркивают ее стройность.
Меня это не волнует. Пусть чувствует себя свободно. Здесь все равно ничего моего нет. Нигде нет.
– Дарин, – говорю я чужим неприятным голосом, – сделай так еще раз. Освободи меня от тяжести, – отворачиваюсь, чтобы спрятать слезы. Достало ныть, выть и злиться. Я должна бороться. Рвать крылья, но выбраться. Даже если это невозможно. Ну, хоть попытаться. Поворачиваю голову и смотрю в карие глаза новообретенной подруги и умоляю: – Ты же можешь. Облегчи.
Улыбка спадает с ее лица. Девушка поджимает губы.
– С каждым возвратом откат будет мощней. Ты сама должна это пережить. Нельзя искусственно убирать боль. Советую просто объясниться с мужем. Расскажи мне, что случилось.
Я сначала мысленно и физически сжимаюсь, но потом меня прорывает, и я рассказываю все, что помню. Дарина слушает внимательно, приложив палец к губам. Она хмурится и сопит.
– Говоришь, в Земельках был пожар?
Киваю.
– Как интересно, – Дарина меняет положение ног и раскачивает стопы.
Я присаживаюсь на соседнее кресло и смотрю на красивое переплетение шнуровки на ее кроссовках.
Стираю слезы. Они раздражают кожу на щеках. Пылаю и внутри, и снаружи. Стыдно за утренний выпад. Пока девушка молчит, я кусаю губы и думаю, поняла ли она, что случилось или нет. Какой позор! И тошно от одной мысли, что я поддаюсь этим эмоциям. Хочу прогнать, но не получается.
– Я с Земелек, – говорит Дарина. Зыркает и, после некоторого размышления, добавляет: – Помню я вашу историю. Бабуля увидела на тебе сильную печать мага. А твоего мужа она вообще не видела живым. Все ходила и говорила: «Тот, кто не борется – не жилец».
– Так это она та самая знахарка?! – не могу сдержать удивление.
– Та! – отмахивается девушка и тянется за виноградиной. – Лекарь она слабый. Пророчит иногда, но не любит это дело. Потому и молчит обычно. Да, она у меня молчунья. Она-то с родными не особо, а с чужими вообще не общается. В деревне за это многие Немой обзывают, – ягода исчезает, и Дарина дает мне несколько секунд переварить услышанное.
– Как это не видела живым? – спрашиваю. Волнуюсь за Марка? Какой бред! Он столько боли причинил мне, а я все равно тянусь. Мотылек на пламя – идеальное самоубийство.
– Она не объясняет свои пророчества, – пожимает плечами Дарина и берет еще несколько ягод. Сладкий запах приятен, и я чувствую голод. Но боль стоит в горле, и мне кажется, положи сейчас хоть крошку в рот, меня просто вывернет.
