Читать онлайн Александр Лаврин, Паола Педиконе - Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы

В книге представлен широкий спектр воспоминаний, мнений и суждений людей, причастных к судьбам двух великих художников ХХ века – Арсения и Андрея Тарковских. Это своего рода пазл, который читатель волен собрать по своему разумению: можно читать все подряд, от начала до конца, насквозь, а можно выбирать те или иные главы в любой последовательности, чтобы по-своему выстроить логику повествования.

Одному из авторов книги, Александру Лаврину, посчастливилось близко общаться, дружить с Арсением Тарковским последние десять лет его жизни. Тарковский не был разговорчив в смысле «раскрытия души». У него в запасе имелось с полсотни расхожих историй, которые он рассказывал новым гостям, а они появлялись часто (к поэту было нечто вроде паломничества поклонников его творчества, особенно молодых стихотворцев).

Александр Лаврин переслушал множество рассказов Тарковского за первый год знакомства. Иногда (очень редко!) Арсений Александрович выходил за круг привычных тем и можно было узнать поразительные истории. Первые два-три года А. Лаврин много записывал за Тарковским, воображая себя новым Эккерманом. Но потом, по его признанию, стал лениться, думая, что все запомнит и так – настолько ярким бывало впечатление от общения с поэтом. Увы, память избирательна! Фиксируя яркие детали, она часто упускает что-то не столь эффектное, но, возможно, более существенное. Поэтому, делая наброски к биографии Арсения и Андрея Тарковских, авторы искали недостающие звенья в стихах и прозе отца, статьях и дневниках сына, документах и мемуарах. Были использованы не только устные рассказы, но и письменные свидетельства их родных и знакомых.[1]

Другой автор книги – Паола Педиконе, известный итальянский славист, автор исследований о русских писателях и поэтах ХХ века (в частности, о Е. Замятине, М. Зощенко, Ю. Олеше, Д. Хармсе, А. Солженицыне, А. Кушнере, А. Тарковском). Паола Педиконе и ее муж Леонардо Палеари принимали активное участие в работе общества Russia Ecumenica, которое помимо собственно экуменической деятельности, направленной на сближение католической и православной церквей, занималось помощью политэмигрантам из Советского Союза. Особенно актуальна эта помощь была с конца 1970-х до середины 1980-х годов, когда Рим и Вена служили главными «перевалочными базами» для добровольных или вынужденных переселенцев из СССР. Большинство эмигрантов после нескольких месяцев пребывания в Риме (точнее говоря, в его пригородах) отправлялись в Землю обетованную или в США. Очень немногие (в их числе и Андрей Тарковский) оставались в Италии. И здесь они нуждались в моральной и материальной поддержке итальянских друзей. Паола Педиконе делится с читателем волнующими подробностями «итальянского периода» жизни Андрея Тарковского.

Но кто мы и откуда?

Когда от всех тех лет

Остались пересуды,

А нас на свете нет.

Борис Пастернак

Перед вами – не роман и не документ, а свободное исследование жизни Арсения и Андрея Тарковских, лишенное претензий на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. И построена эта книга вне общепринятых жанровых границ – не в строгой временной последовательности, а в том, на первый взгляд, случайном, ассоциативном ключе, которым и предопределена высшая логика бытия.

Арсений Тарковский родился в 1907 году. Андрей – в 1932-м. Их судьбы – символ двух поколений российской интеллигенции ХХ века, прошедших через множество испытаний. Революция, Гражданская война, голод 1920-х и 1940-х, террор – физический и моральный, гонения на свободу творчества, «холодная война», оттепель, снова холод… Отец и сын миновали жестокое пространство века, любя родную землю и сострадая всему миру.

Сила, которая их ломала и жгла, бросала в бездну и возносила на вершину, – это сила русского[2] иррационализма, две крайности русской души, движение маятника, тысячелетиями качающегося между Европой и Азией, между разумом и чувством, между наукой и религией и не могущего застыть в одной, определенной точке.

«Двойные» (зеркальные) портреты отца и сына в Доме-музее Андрея Тарковского в Завражье

Арсений Тарковский, преклонявшийся перед точными науками и особенно чтивший астрономию, ответы на главные, «проклятые» вопросы бытия искал у одного из создателей теории ноосферы, Тейяра де Шардена, верившего в «одушевленность», заряженность «витальностью» даже камней на обочине. Андрей Тарковский увлекался всевозможными мистическими учениями – от примитивного «бытового» спиритизма до дзен-буддизма. Если отец мирился с «раздвоенностью» мира, снимая противоречие через медитативность, отрешенную философичность своих стихов (особенно это проявилось в 1960-х годах), то сын, однажды примерив тогу пророка, так и не смог с нею расстаться.

Это строки из стихотворения Арсения Тарковского «Завещание». Написанное в 1934 году, оно было найдено в архиве поэта после его смерти, в 1990-м. Тем поразительнее обнаружить в сценарии фильма Андрея Тарковского «Зеркало» (первоначальное название «Белый, белый день») такой эпизод: «Пространство, отраженное в зеркале, освещено свечным светом. Я поднимаю голову и вижу в теплом золотистом стекле чужое лицо. Молодое, красивое в своей наглой и прямодушной глупости, с пристальными светлыми глазами и расширенными зрачками…»

В знаменитом стихотворении «Свиданий наших каждое мгновенье.», которое в фильме «Зеркало» читает автор, Арсений Тарковский, звучат слова: «С той стороны зеркального стекла.» Отец и сын, ушедшие по ту сторону земных зеркал, продолжают отражаться в них, как продолжаются вечные, по словам Арсения Тарковского,

Судьба отражается в памяти о прошлом, память туманным абрисом светится в грядущем.

Авторы

Из воспоминаний Александра Лаврина

Зто было в 1977 году. Я учился в Московском институте культуры. Сокурсница дала мне книгу – «Стихотворения» Арсения Тарковского, открытую на «Первых свиданиях». Я прочитал и был потрясен, особенно финалом. Как воочию, увидел сумасшедшего с бритвою в руке – я вырос в подмосковном поселке, где подобные сцены были не в диковинку. Поразило то, как бытовая деталь может стать высоким искусством.

Следующее воспоминание: 1978-й, метро «Сокол», стою у телефонной будки, жду очереди позвонить. В будке человек, невысокий, лет 35, интеллигентный, произносит в трубку:

– Я сейчас еду к Тарковскому. Когда он выходит, я не выдерживаю:

– Неужели вы едете к Тарковскому?!

Извиняет меня возраст – 19 лет, я наивен и непосредствен.

– Да, – отвечает человек. – Только не к режиссеру Андрею Тарковскому, а к поэту Арсению Тарковскому.

– А я о нем и говорю! – радостно восклицаю я.

Так я знакомлюсь с поэтом Александром Радковским. Он приводит меня в дом к своему другу Марку Рихтерману, тоже поэту.

Марк тяжело болен – гломерулонефрит (не работают почки), его возят в больницу на гемодиализ (искусственную очистку крови). Раньше, до болезни Марк работал инженером по эксплуатации авиадвигателей. Марк пишет пронзительные, возвышенные стихи, которые нравятся Арсению Тарковскому. В середине 1960-х юные Рихтерман и Радковский ходили в поэтическую студию Тарковского при Союзе писателей.[3] Нынче Тарковский хлопочет о публикации подборки стихотворений Марка в ежегодном альманахе «День поэзии», который «доверили» составить Евгению Евтушенко. В советское время публикация в таком альманахе означала пропуск в «святая святых» – на поэтический Олимп.

И – о чудо! – подборка стихотворений Марка с предисловием Тарковского выходит. Чудо – потому что тогда не печатали печальные экзистенциальные стихи молодых поэтов (в то время 37-летний Марк считался молодым, как и все, кому еще не было 50).

Весной 1978 года Марк пишет мне рекомендательное письмо, с которым я отправляюсь в Переделкино, в Дом творчества писателей, к Арсению Тарковскому.

Еду на электричке, неудачно прыгаю с платформы и разбиваю руку о камни насыпи. Таким – с окровавленной рукой – и являюсь в Дом творчества.

Тарковские встречают меня сверхрадушно. Занимаются моей раной, и тут я впервые узнаю, что у Арсения Александровича при виде чужой крови возникают фантомные боли в ампутированной ноге (фронтовое ранение).

Мы быстро сдруживаемся, я становлюсь постоянным гостем Тарковских, где бы они ни жили – в Москве, на Садовой-Триумфальной, или на даче в Голицыне, или в Доме творчества в Переделкине, или в Доме ветеранов кино в Матвеевском. Запомнилось, как однажды, провожая меня, Татьяна Алексеевна сказала:

– Приезжайте почаще. У Арсюши так поднимается настроение, когда вы бываете у нас!

В том же 1978-м я купил «Запорожец» и теперь мог приезжать к Тарковским почти ежедневно. Помогал им решать бытовые проблемы – покупал книги, лекарства, продукты (когда Тарковские жили в городе или в Голицыне), возил к врачам, в поликлинику Литфонда, отвозил в издательства их рукописи и т. д.

Арсений Тарковский и Александр Лаврин

Мы беседуем, играем с Арсением Александровичем в шахматы и нарды, смотрим фильмы в кинозалах Дома творчества и Дома ветеранов кино. Тарковские рассказывают мне множество историй из своей жизни, в которых то и дело мелькают великие имена – Блок, Андрей Белый, Мандельштам, Олеша, Ахматова, Пастернак.

В паспорте Арсения Тарковского в графе национальность было записано «русский». Это так и есть, он русский по воспитанию. Но кровь его – как и у многих гениев России – смесь разных кровей. Девичья фамилия его прабабки – польская, фамилия одного прапрадеда – арабская, другого – кумыкская.

Было когда-то на территории Северного Кавказа княжество, где жил и правил шамхал Тарковский. Титул «шамхал» («шавкал», «шаухал») присваивался правителям некоторых народностей Дагестана (у кумыков, лакцев, даргинцев) на собрании феодальной знати в Кази-Кумухе. Титул этот существовал с XII века до 1867 года, а наследственным стал в XVII веке. Одно время резиденция шамхалов находилась в селении Тар-ки; отсюда и пошло название шамхальства.

Так вот, шамхал Тарковский был очень богат, у него имелись табуны лошадей в десятки тысяч голов. И владения, и титул переходили к старшему в роде, когда шамхал умирал. М ладшие дети оставались ни с чем. Эти нищие младшие сыновья разбегались кто куда – кто в Индию, кто в Китай, кто в Турцию…

Прапрапрадед Арсения Тарковского, чтобы не зарезали, обвинив в претензии на власть, убежал в Россию. И поступил на военную службу. Было это при императрице Елизавете Петровне.

В 1752 году по распоряжению императрицы над рекой Ингулец между двумя ее притоками – Сугоклеей и Грузькой возвели крепость для защиты южных пределов империи от набегов татар. Императрица повелела назвать крепость в честь своей покровительницы святой Елизаветы. Прапрапрадед был послан служить в эту крепость. Потом, при Александре I, на месте крепости образовались военные поселения, а затем возникла слобода, ставшая городом.

Памятная плита на фамильном кладбище шамхалов Тарковских. Селение Уллубий-аул (Уллу-Бойнак, Дагестан)

Вспоминает друживший с Тарковским поэт и переводчик Михаил Синельников:

Особое чувство влекло Арсения Александровича к Северному Кавказу. Здесь была и память о предках, правивших Дагестаном с VIII века. Конечно, ближайшие по времени предки Тарковского принадлежали уже к мелкопоместному польско-украинскому православному шляхетству, но в семье жила память о происхождении от младшего сына шамхала Тарковского. Этого заложника на всякий случай взял Петр I во время Персидского похода, проходя с войском через Тарки (названия и этого города и реки Терек связаны с фамилией Тарковских). <…>