Татьяна Вергай. Цветы у дороги - страница 3

– Ий бы про дытей подуматы, а вона с чоловиком рахункы зводыть. Ну не хочеш так житы, разлучись. Що всых мучиты, аджэ давно ты йому камэнэм на шии высиш. И Вареньке важко, любыть вона його, та й вин до нэй тягнэться, тут до бабци нэ ходы, – она возмущенно принялась трясти морщинистой, но еще сильной рукой перед невидимым обидчиком. – Адже вин сказав Варьке, що покынэ дружину! При мэны слово дав, бог мэны свидок. Я ж до нэй, Зино, поговорыты прыходила. Кажу, дай йому свободу по-доброму, иды вид нього. Дай жити молодым. Вин, кажу, розлучатысь тильки через дытей не хоче, що иншу давно любит. А вона як закриче, та мэнэ рушныком як вдарыть, и з дому выштовхнула, як якусь циганку. У мэнэ ноги хворы, Зино, спыну ламае стильки рокив, а вона, до старой, так выднеслася!

– Вот тебе и врачиха, – глухо вторила ей сопереживающая слушательница.

– Я йому казала: що ты прыкрываешься дытьми? – тут же отозвалась негодующая соседка. – Та й чиыми, кажу, дытьми? Диты на батькив схожи, а у вас Костя ны то, ни сё, який вин тоби сын? И нехай не брешуть, що вин из Сергийком народывся. Я хоч документив не бачила, але у всити не перший день живу. Сашка ни туды, ни сюды, як триска, та й нис из горбынкою. А хто в ных роду з горбцем? Никого. Маты якщо, та й про ту невидомо, хто така, наче з неба впала. Танька тильке маль обличчам, а вси знають, що у Вергаив по кровы диты все в масть старого. Та й знову ж такы, дивчисько? У ных пять поколинь, кажуть, лише пацаны народжувалыся, а тут… Кажу йому, у твий дим кади божий день мужики ризни ходят, доки йогов дома немайе. А що воны ходять? – старушка многозначительно замолчала, возвысив указательный палец. – Ни, кажу, не за ту ты жинку трымаэшся, лубый друже. Ось Варька тоби, як е, буде вирною. Вона ж невыннэ дытя, у ний стилькы видданости, як у твоий собаци. И знаешь що, Зин, боюся я, що моя Варька через нього руки на сэбэ накладэ. Погружуйе щодня, а як плаче, як плаче! Ну хиба так можна дивци про чоловика вбыватыся? Ох, покарав Бог женихом, и за який грих?

Очнулась, когда была далеко от леса. Крег несся вихрем, и было не ясно: я ли его подгоняла, он ли ощущал потребность нестись… Что я знала в свои шестнадцать о жизни родителей? О жизни в целом? По-детски защищая мать и жестоко уличая в обмане и клевете соседок, я со страхом допускала вероятность таких событий. Но разве могут близкие люди так жестоко обманывать и предавать того, кто рядом с ними делит хлеб и кров? Нет, того просто не могло быть! Я бы сразу заметила трещины в семье, ведь никто не ссорился, не было битой посуды, хлопанья дверей, многодневных молчаний друг с другом. Они даже спали в одной комнате!

Я резко дернула поводья, оглядываясь назад и трусливо готовая принять слова за правду. Но ведь бывает и тихая, молчаливая битва. Обвинительное молчание и упрекающий взгляд в разы ядовитее сказанных в бешенстве слов. Если вина была за отцом, могла ли матушка в попытке сохранить брак молчать?

– Костя!!!

Крег, до того не слышавший от меня криков, резко вскочил на дыбы, и я рухнула на землю. То ли от боли, то ли от бессилия, то ли от страха я шептала его имя, хватаясь за траву, что, казалось, была скреплена с землей лишь тонкой ниточкой. Крег, беспокойно топчась на месте, норовил ткнуть мордой в лицо своей рыдающей хозяйки.

Тем же вечером я украдкой наблюдала за родителями, прислушиваясь к каждому слову, всматриваясь в каждый жест, взгляд, со страхом замечая неоправданную раздражительность одного, и чрезмерную угодливость и раболепие другого. Все те же привычные фразы, то же приглашение к общему столу и обсуждение повседневных событий, то же пожелание доброй ночи… Вот отец отстранился от маминой руки, чуть заметно скривив губы. Вот мать натянуто улыбнулась, и в глазах затаилось смущение и неловкость. Вот Саша сжал зубы, сильнее обычного вонзив вилку в котлеты и исподлобья мельком бросая взгляд на отца. Неужели Саша что-то знал, или догадывался? Отец ловит этот взгляд и не разносит в пух и прах дерзкого мальчишку, осмелившегося