Я против него – как веточка против баобаба. К сожалению, перенос в другой мир – а в том, что это именно он, уже не было никаких сомнений – не даровал мне никаких суперсил, и я ничего не могла противопоставить этим людям.
Томас подошел вплотную, посмотрел на меня сверху вниз, обнажая неровные зубы в неприятной ухмылке, а потом, растягивая слова, медленно и в то же время с нескрываемым удовольствием произнес:
– Пошла вон!
– Ты не имеешь права меня выгонять. Ты здесь никто. Как и они!
Кажется, внезапно проснувшаяся смелость и тяга к справедливости в этот раз выйдут мне боком.
Томас зарычал, пребольно схватил меня за плечи и поволок прочь из комнаты. Следом за ним, не скрывая торжества, семенили мачеха и сводные сестры.
– Аккуратнее! Не сломай ей что-нибудь, а то придется тратить деньги на откуп, – ворчала Кэтрин, – она и так слишком дорого нам обходится. Жрет, как не в себя!
При этом все ее тридцать три подбородка затряслись от праведного возмущения.
Я хотела сказать, кто еще из нас тут жрет, но Томас толкнул входную дверь и выпихнул меня на крыльцо. Но не отпустил. Вместо этого перехватил поудобнее и потащил дальше, к воротам.
Марша услужливо выскочила вперед и распахнула перед нами калитку:
– Давай, дядя Томас! Покажи этой гадине, что будет, если нас не уважать.
Меня бессовестно вытолкнули на улицу. Неудобные ботинки, на полтора размера больше положенного, подвели. Я зацепилась носком за камень, неуклюже взмахнула руками и под гадкий смех новой семейки распласталась поперек дороги.
Содранные коленки тут же защипало, а на зубах заскрипела горькая пыль. Я ударилась. Не так уж и больно, но обидно. И пока поднималась, прижимая ладонь к ушибленному месту, калитка за моей спиной захлопнулась, и проскрежетал тяжелый засов.
– Сволочи, – прохрипела я, с трудом отплевываясь от песка и оглядываясь по сторонам.
На улице было пусто, хотя еще пару минут назад, когда меня выталкивали из собственного дома, я успела заметить парочку соседок.
Теперь же не было никого – с мачехой никто не хотел связываться из-за дурного характера, а уж Томаса и вовсе предпочитали обходить десятой дорогой.
Заступиться за бесправную сироту было некому. Увы. Придется как-то бороться с несправедливостью самой.
Я попыталась открыть калитку, но она была заперта наглухо. Тогда я начала пинать ее, молотить ладонями по шершавым доскам и кричать:
– Откройте немедленно! Вы не имеете права так поступать! Это мой дом!
Где-то у соседей громко залаяла собака, поддерживая мое праведное возмущение.
– Откройте!
Конечно, никто из них не поспешил распахивать передо мной ворота.
Зато открылось окно и в нем сначала показалась необъятная грудь, а затем сияющая пухлая физиономия мачехи, за спиной которой маячили гадкие сестрицы и не менее гадкий рыжий Томас.
– Чего орешь?
– Вы не можете выгнать меня!
– Еще как можем, – улыбнулась она, – нам тут наглые приблудыши не нужны. Не хочешь работать – вали.
Я подошла ближе к окну и глухо прошипела:
– Приблудыш? А вы ничего не попутали, маменька? Этот дом изначально принадлежал моей родной матери…
– А ты докажи это, милочка, – осклабилась она, склоняясь ближе ко мне, – попробуй, а я с радостью посмотрю, как у тебя ни черта не получится.
Мне не понравилась ее уверенность и то, как за спиной хихикали Марша и Рут.
Кажется, у них были козыри в рукавах, о которых бедняжка Хлоя не имела ни малейшего понятия, ну и я вместе с ней.
