– Амыр-сайн, – с поклоном протянул Щетинкину руку пожилой китаец.
И про него все уже давно знал Петр Ефимович:
– Тот и до революции работал в здешней таможне тайчаки – начальника караула.
Очень удивилсй тому комкор вначале, еще в прошлый свой приезд:
– Как это уцелел представитель прежней власти?
Но объяснили, мол, честный человек, и тогда горой за правду стоял, да еще и помогал Джа-ламе, когда тот оказывался «не в чести» у правителей.
– Здравствуй, товарищ, – с дружелюбной потому улыбкой отозвался и сейчас «Железный батыр».
А после обмена рукопожатиями преподнес, как и джа – ламе перед этим, традиционный подарок – «хорьх»– узкий шелковый платок.
Дюжину каких запас еще в Урге на случай подобных встреч.
Амыр-сайн, в свою очередь, достал табакерку – плоскую фляжку желтого стекла. Протянул с поклоном.
Втянув из нее в ноздри изрядную дозу нюхательного табака, гость до слез расчихался.
– Крепок, язви его в душу! – смущенно вытирая носовым платком лицо протянул Петр Ефимович.
– Прошу к столу, – позвал хозяин, довольный как произведенным эффектом, так и тем, что русский начальник чтит традиции.
Вечеряли крепко.
Никто не стеснялся друг друга за казаном мяса и кувшином архи – молочной водки.
– На вид вроде слабенький напиток – так себе, а смотри как в голову шибает, – изрек наутро Щетинкин.
Решив раз и навсегда:
– Обычай – обычаем, а пиалушка с архи – дело лишнее.
– Тогон, ну-ка слей мне, – позвал он ординарца, выходя во двор умыться.
Парень охотно полил ему сначала в подставленные ладони.
Потом и окатил, раздетого по пояс, командира студеной ключевой водой из кожаного походного ведра.
– Хорошо-то как! – ежась на утреннем холодке, Петр Ефимович до красноты растер грудь и плечи лохмазъм полотенцем.
Но тут моцион прервал шум, раздавшийся у ворот крепости.
– Что – то случилось, – определил комкор, наблюдая за гомоном, вошедшей во внутренний явор импани, большой толпы разгоряченных китайцев – Тут уж не до закалки, пора готовиться к худшему.
Предчувствия не обманули его.
С недоброй вестью пришел сам Амыр-сайн:
– Плохо дело, начальник. На тебя купцы грешат и на твоих людей. Уже пожаловались самому Джа-ламе.
– Что случилось?
– Осквернили кумирню. Нарушили покой усопшего.
– Что ж, будем разбираться! – Петр Ефимович туго затянул портупею, перебросил через плечо узкий ремешок, на котором висела деревянная кабура с маузером. – Веди к Джа-ламе.
Рассказ возбужденного купца-китайца поначалу показался невероятным:
– Ночью кто-то проник в кумирню, опрокинул труп покойника, выворотил несколько статуй святых, стоявших в помещении для совершения ритуальных церемоний.
Чекист подтвердил:
– Никогда подобного небывало!
Но прикинув причины и следствия комкор понял, что святотатство, так или иначе, могло быть связаным именно с приездом его отряда.
Тут же в окружении гомонящей толпы растревоженных людей сам Джа-лама, вместе с комкором отправились в кумирню.
Где, так и не успел побывать Щетинкин вчера, услышав запрет на несвоевременный визит от здешнего владыки.
…Вход в храм был со двора, ограниченного с двух сторон рядами фанз, с третьей – своеобразными воротами с изображением дракона и другими символическими рисунками.
Внутри же все напоминало о погроме – усопшего хотя и успели вынести, а вот грубые, высеченные мз кедра, статуи лежали вповалку.
Щетинкин заметил, что кое-какие из них расщеплены ударами сабли.
Ее же следы носили и обезображенные рисунки на стенах.
