Чем ближе я
подходила к дому мадам Летиции, тем сильнее сжималось мое сердце от неясного
предчувствия. Воздух становился гуще, наполняясь едким запахом гари, от
которого першило в горле.
Уже издалека
я заметила клубы дыма, поднимающиеся в небо черными змеями. Тяжелые хлопья
сажи, похожие на мотыльков, кружились в воздухе, оседая на мостовой и прохожих.
На улице царила суматоха: соседи из ближайших домов, окруженные ценными вещами,
которые они вынесли, опасаясь, что огонь перекинется дальше, с сочувствием и
страхом смотрели на еще дымившийся, некогда небольшой особняк. Или то, что от
него осталось: почерневшие стены, провалившаяся крыша, выбитые окна, через
которые все еще вился сизый дымок.
Мадам
Летицию я нашла на скамейке у дома напротив. Она сидела, прямая как струна,
сжимая в руках маленькую шкатулку — видимо, все, что удалось спасти. Ее седые
волосы растрепались, на щеке темнела полоска сажи, но даже в этот момент она
сохраняла удивительное достоинство.
— Мадам... —
тихо позвала я, присаживаясь рядом.
— Эмилия, —
слабо улыбнулась женщина, узнав меня. В ее глазах, обычно таких ясных и живых,
застыла растерянность. — Вы принесли мои часы?
— Да, что
случилось? — спросила, осторожно коснувшись ее холодной как лед руки.
— Камин...
или может свеча, я не знаю, — голос женщины дрожал, а в глазах стояли
непролитые слезы. Она судорожно сжимала шкатулку, словно это была последняя
ниточка, связывающая ее с прежней жизнью. — Проснулась от дыма, едва успела
выбежать...
— Вам есть
куда идти? Родные? Друзья? — я невольно поёжилась от порыва холодного ветра,
который принес с собой запах гари и пепла.
— Нет, я
осталась одна, — в голосе женщины прозвучала та особая горечь, которая бывает у
людей, потерявших не просто дом, но последнее пристанище. Ее пальцы нервно
теребили кружевной манжет некогда элегантного платья, теперь пропахшего дымом и
испачканного сажей.
Я смотрела
на эту гордую женщину, сломленную горем. В дневном свете особенно отчетливо
виднелись морщинки вокруг ее глаз — следы не только возраста, но и давней,
затаенной печали. Внезапное решение пришло само собой, словно кто-то шепнул его
мне на ухо:
— Пойдемте к
мсье Харви.
— Что? Нет,
я не могу... — мадам Летиция вздрогнула, как от удара, еще сильнее
стиснув шкатулку, так что побелели костяшки пальцев.
— Можете. В
его доме достаточно места, и я уверена, мсье Харви будет не против, — твердо
произнесла, ободряюще улыбнувшись.
— Вы не
знаете... — недоговорила женщина, судорожно всхлипнув. Ее плечи, обычно
расправленные с королевской осанкой, поникли под тяжестью невысказанных слов.
— О том, что
между вами было? — мягко произнесла, слегка сжав ее заиндевевшую ладошку.
— Он вам
рассказал? — удивленно проронила мадам Летиция, недоверчиво на меня
посмотрев. В ее голубых глазах промелькнула искра того прежнего огня, который,
должно быть, когда-то пленил сердце молодого часовщика.
— Нет, но я
видела, с какой грустью вы друг на друга смотрели, полагаю, вам давно пора
поговорить, — ответила, заметив, как по ее щеке скатилась одинокая слеза,
оставляя на покрытом сажей лице светлую дорожку.
Не сразу, но
мадам Летиция подалась моим уговорам, и мы все же двинулись в сторону
мастерской мсье Харви. Она шла медленно, словно каждый шаг давался ей с трудом,
то и дело оглядываясь на дымящиеся руины своего дома, будто прощаясь не только
со стенами, но и с частью своей жизни.
