Погожим августовским днём Пелагея засобиралась в дорогу.
— Знаешь, Таянушка, мне в Москву отправляться надобно. Слыхала, что люди сказывают? Ратники наши к стенам столицы идут, сражению быть скоро. Может, помочь кому смогу, да от смерти спасти, — собирая дорожную сумку, рассуждала знахарка. — А тебя я пока у деда Дорофея оставлю. Не обидишься?
— И я с тобой! — подскочила девочка. — Помогать тебе буду. За раненными ходить.
— Да что ты, милая! — всплеснула руками Пелагея и взялась увещать: — Там же война, смерть, кровь. Даже взрослому страшно, не то, что дитю малому.
— Ничего, авось, не испужаюсь, — деловито возразила Таяна, поспешно доставая кузовок. — Там же Евсей! Вдруг ему помощь нужна?
Пелагея, растеряно взглянув на девчонку, лишь покачала головой, она-то думала, глупышка давно забыла о княжиче, а вот ведь нет.
— Ну да, конечно, без твоей подмоги княжич супостатов не одолеет, — усмехнулась Пелагея, но подметив, насколько Таяна серьёзно настроена, не стала более отговаривать: действительно, лишние руки не помешают.
Прихватив снадобья и травы, Пелагея с Таяной отправились в путь. Поначалу странницы шагали пешком, но добравшись до соседнего городка, примкнули к обозу, как раз направляющемуся в Москву, и не прошло и недели, как они доехали до лагеря ополчения.
Проезжая по раскинувшемуся военному стану, Таяна, надеясь встретить Евсея, с любопытством оглядывалась. Да где там! Как тут найти человека, когда столько народу собралось на подступах к столице!
Удачно расположив свои дружины на Земляном валу, защищавшем стены Белого города, Пожарский безотлагательно собрал совет. На большом столе разложили карту первопрестольной, и бояре окружили стол.
— Мы с Кузьмой Миничем закрываем Арбатские ворота и всю линию до Чертольских ворот, — показал Дмитрий Пожарский на карте и, взглянул на князя Туренина: — Левый фланг и Алексеевская башня остаются за тобой, Василий Иванович, — проговорил он, и боярин, молча, кивнул. — Тверские ворота будет прикрывать отряд князя Лопаты-Пожарского, ну а правый фланг и Покровские ворота остаются Дмитриеву и Левашову.
Понимая, что основные события развернутся не здесь, а на Земляном валу, Евсей намерился возразить, но Прохор осадил племянника.
— Не торопись, Евсей Фёдорович, — прошептал дядька, — и на твою долю тумаков от поляков достанется. Один бес ведает, куда им ударить вздумается.
Бояре продолжали обсуждать предстоящую битву, когда на пороге появился гонец с посланием от гетмана Ходоркевича. Прочитав грамоту, Пожарский усмехнулся.
— Ну и что нам поляки пишут? — поинтересовался Минин.
— Да знает этот чёрт поганый, Ходоркевич, что против его вояк мы крестьян по городам и весям насобирали. Насмехается, — хмыкнув, скривился воевода и зачитал: «Лучше бы ты, Пожарский, отпустил к сохам своих людей. Всё живы бы остались, а нам рабы покорные пригодятся».
— Мы им ещё покажем покорных рабов, — буркнул Левашов.
— И я так же думаю, — оглядев собравшихся, согласился князь и продолжил совет: — Нас меньше, и наши люди хуже обучены и вооружены, а потому будем держать оборону. Скорее всего, в надежде прорваться в Кремль гетман ударит от Новодевичьего монастыря по Белому городу. Здесь следует ожидать основной удар, здесь мы и соберем основные силы, — проговорил князь, и бояре согласились с воеводой. — А тебе, Дмитрий Тимофеевич, остаётся Замоскворечье удержать, — обратился Пожарский к Трубецкому.
