Солнце ещё продолжало ликующе сиять, но уже сонно клонилось к земле, желая окунуться в душистую прохладу лесной перины. Дружинники выехали из чащи, и их взору предстали живописные просторы. Вокруг, лаская взгляд матовой зеленью, колосились ещё не созревшие поля пшеницы и ржи, а изумрудные разливы сочных трав расстилались до самого горизонта. Дорога, пробираясь через цветочное великолепие, убегала вдаль и исчезала, спрятавшись за малахитовой стеной деревьев, подпирающих лазурный полог неба. В вышине, лаская слух, звенела самозабвенная песня жаворонка, поддерживаемая весёлым хором кузнечиков. Похоже, крылатый певец после знойного летнего дня не спешил отправиться на покой, а продолжал радоваться солнцу и жизни.
Неподалёку от околицы крестьяне ворошили сено, но завидев вооружённых людей, женщины, в тревоге подхватив детей, поспешили к домам, а мужики, сжимая в руках вилы, напряжённо всматривались в пришлых.
— Ну что, птаха, не узнаёшь места? — поинтересовался Евсей у глазеющей по сторонам Таяны. Девочка только сокрушённо покачала головой. — Ничего, вот сейчас в деревню зайдём, глядишь, там и узнаем, чья ты будешь, — улыбнулся он.
Отряд чинно следовал по дороге, и несколько мужиков направилось навстречу незнакомцам. Подъехав ближе, всадники остановились, а Прохор, выехав немного вперёд, поприветствовал селян:
— Мир дому вашему.
Мужики недоверчиво переглянулись, и ещё довольно крепкий старик проговорил:
— И вам здравия, служивые, — поклонился он и, прищурившись, поинтересовался: — Чьих будете?
— Мы — ратники русского ополчения, — ответил Прохор. — Хотели бы переночевать у вас.
— Ну что ж, раз с добром пожаловали, как не уважить, — знаком пригласил старейшина, и дружина в сопровождении мужиков зашла в деревню.
— Что-то встречаете нерадостно, — обращаясь к крестьянам, проговорил Левашов, и по добротным доспехам, и по тому, с каким почтением к парню обращались другие воины, дед безошибочно определил в нём главного.
— Прости, боярин, не знаю, как звать-величать тебя?
— Евсей — я. Сын князя Фёдора Левашова.
— Так чего нам радоваться, Евсей Фёдорович? — нахмурился старик. — Не ровен час, какие лиходеи нагрянут. Уж который год не знаем, чего на завтра и ждать-то. Крестьянскому люду всё на своей шкуре сносить да терпеть приходится. Бояре против друг друга вражду ведут… Шляхтичей на земли русские запустили, дружбу с ними затеяли… Только дружба та боком простому человеку обходится, — покачал головой старик. — Казаки и нашим, и вашим служат, иноземцы всюду шастают. И все кому не лень ограбить норовят. Не знаешь, кого и бояться, — развёл он руками. — Земли разорены, люд с мест насиженных бежит… Лишь бы живым остаться! А кто посмелее, сам в разбойнички подаётся. Так и живём в постоянном страхе, — вздохнул дед. — Хорошо ещё, Ббог нас покуда уберёг. Тати другими дорогами шастают, — порадовался он и, немного помолчав, спросил: — А ты вот лучше скажи, боярин, когда же смута на Руси-матушке закончится? Когда супостатов из Москвы выгоните?
