Очнувшись уже в вотчине отца, Евсей узнал о поражении. От позорного плена Шуйского спасла лишь жадность польская. Увидев разбросанные по лагерю меха и драгоценности, вояки кинулись драться за богатства вместо того, чтобы преследовать горе-полководца. Сам же Шуйский увяз в болоте, бросил коня и в Можайск прибыл, словно лапотный мужик на крестьянской кобыле.
За время болезни Левашова произошли и другие не менее прискорбные события.
Рассчитывая на помощь поляков в уничтожении второго Лжедмитрия, московские бояре додумались свергнуть с престола Василия Шуйского и признать царём Руси польского королевича Владислава. Полки Жолкевского, действительно, отогнали отряды самозванца от стен Москвы и вступили в столицу уже полновластными хозяевами.
Растерзанная бесконечными братоубийственными стычками страна тревожно замерла, её будущее оставалось туманным и безрадостным. В Кремле заправляли иноземцы, на юге хозяйничали крымские татары, северные границы грабили шведы, а по русским просторам бродили оголодавшие и злые остатки тушинской армии. Русь стояла на коленях и, казалось, уже никогда не поднимется с них, а над обширными землями, собирая кровавую дань, расправил крылья чёрный ворон.
Ко времени, когда Левашов оправился от ран, он не знал, кому теперь служить и кому присягать на верность. Вновь одни города целовали крест чужестранному принцу Владиславу, другие, надеясь, что самозванец организует борьбу с захватчиками, признавали «истинного царя Дмитрия», а многие поселенья жили сами по себе, уповая лишь на Ббога.
Ежедневно по приказу «калужского царя» в лагере самозванца над пленными чинили кровавую расправу. Даже сам Грозный уже казался невинным младенцем перед зверствами новоявленного властителя. Казаки захватывали поляков и присягнувших Владиславу русских, везли их в Калугу на казнь, а по пути, не щадя никого, разоряли деревни и города. Ещё хуже злодействовали польско-литовские вояки.
Грабежи и насилиея стали жестокой обыденностью, и не видно было окончания бедам землеи русской, уже который год сносящей раздор и предательство знати. В головах народа царил хаос и неразбериха, как и в голове самого Евсея. Народ и бояре метались между двумя огнями и многие бесследно сгорали в междоусобной войне, словно мотыльки в пламени свечи.
Левашов только угрюмо слушал всё новые неутешительные новости, но его сердце не лежало ни к одной из сторон. Со всех концов страны приходили страшные известия о злодеяниях захватчиков и своих же расплодившихся разбойников. Не миновала чаша сия и потворствующую полякам Москву.
Опасаясь бунта, все ворота города охраняла иноземная стража, русским запрещалось ходить с саблями, у купцов отбирались топоры, которыми они торговали, мужикам не разрешалось носить даже ножи. Чужеземцы в столице совсем распоясались. Жены и дочери москвичей средь бела дня подвергались насилию, а по ночам поляки, нападая на прохожих, грабили и избивали людей. В марте гарнизон принял спор на рынке за начало восстания и устроил резню. Только в одном Китай-городе столицы поляки истребили семь тысяч москвичей. Весть моментально разлетелась по городам, заставляя тревожно биться русские сердца.
Первыми подали голос жители Ссмоленских волостей, более других страдающих от бесчинств иноземцев. Они разослали грамоты к остальным жителям Московского государства, называя тех братьями, и осенью 1611 года посадский староста из Нижнего Новгорода Кузьма Минин призвал к созыву нового ополчения, а князь Пожарский согласился возглавить войско.
