Тайна смерти Горького: документы, факты, версии - страница 27

Л. Арагона мало интересуют даты, их точность. И на это обстоятельство он обращает внимание читателя [99]. Восприятие событий автором, в основном, ассоциативно. В первую главу романа он включает свой приезд в СССР на Первый съезд советских писателей, посещение банкета на даче Горького в Горках-10, поездку на дачу Горького вместе с М. Кольцовым в один из дней предсмертной болезни писателя, встречу в Москве с А. Жидом, траурную церемонию похорон Горького на Красной площади, встречи с М. Кольцовым в Москве и Париже, дружбу с ним и его подругой немецкой антифашисткой Марией Остен [100]. В романе говорится о трагической судьбе этих людей (и некоторых других – Примакова, Тухачевского, Эйдемана, Уборевича, Луппола). Не раз упоминается Сталин.

В главе «Венецианское зеркало» создан образ гипотетического Убийцы, преследовавшего Мишеля (М. Кольцова) в Париже. Образ убийцы как бы становится символом насилия, угрозы для героев повествования. Как напоминание о зловещем он появляется на многих страницах, прерывая рассказ автора о том или ином событии. По описанию поездки Л. Арагона вместе с Кольцовым на дачу, где умирал Горький, и его похорон на Красной площади, можно судить не только о чувствах, пережитых в те дни известным французским писателем и его супругой, писательницей Э. Триоле, но и о расколе в тогдашнем советском обществе: люди на Мавзолее, охранники, народ-«статисты». Все это заставило героя романа Антуана уйти с похорон Горького, а Л. Арагона сказать такие слова: «Ему <Горькому> повезло: он успел умереть прежде, чем узнал, что сын его убит. Ему не пришлось сомневаться в естественности своей смерти и в последнюю минуту смотреть на врача так, как Мишель смотрел на подозрительного верзилу <Убийцу> за соседним столиком, когда мы сидели на улице Монторгей. <…> Как бы то ни было, но он <Горький> не сказал ничего, а домыслов реализм тоже не терпит» [101]. Подобные рассуждения (не лишенные горестной иронии) сопровождают описание многих сцен в романе: «Это был доктор <…> Знал бы я тогда, что передо мной убийца, который только что довел до конца свое черное дело, – именно так будет объявлено, и целых двадцать лет все будут в это верить…» [102]. В романе автор не устает повторять: «Тогда никто не знал, и не мог помыслить, что эта последовавшая после долгой болезни смерть могла быть убийством…, да и год спустя, когда мы с приехавшим из Испании Мишелем сидели на улице Монторгей <…>, никто еще не говорил об этом. Хотя в Москве летом тридцать шестого уже состоялся процесс, за которым последовали другие. Но обвинение врачам будет предъявлено только на процессе Бухарина, в 1938-м» [103].

Сцена похорон Горького в изображении Л. Арагона не оставляет сомнений в его отношении к увиденному и пережитому тогда: «… Национальный траур! Итак, был митинг на Красной площади. Жид читал по бумажке свою речь с моей правкой <…>. Настало время, когда кортеж выстроился и был готов к шествию: во главе – правительство, военные, а впереди всего, за несколько рядов от нас – Сталин <…>, долговязый Жданов и Молотов… Какие-то люди протиснулись между нами и оттеснили нас…»