Тайна убийства Столыпина - страница 13
«Ужасное злодеяние случилось в Москве: у Никольских ворот дядя Сергей, ехавший в карете, был убит брошенною бомбой, и кучер смертельно ранен… Несчастная Элла! Благослови и помоги ей, Господи!»
Несчастная Элла ползала среди останков мужа, пыталась собрать их в единое целое.
Революция разрасталась, охватывая всю империю. Кровавое воскресенье подняло бурю, которая долго не утихала.
В свой дневник Константин Романов так же, как его царствующий родственник, записывает печальные строки: «Просто не верится, какими быстрыми шагами мы идем навстречу неведомым, неизвестным бедствиям. Всюду разнузданность, все сбиты с толку… Сильной руки правительства уже не чувствуют. Да ее и нет».
Он, как и государь, еще не знает, что впереди самодержавие ждут новые испытания – всеобщие стачки, восстания, баррикады в Москве, на Пресне, которые будут сложены из опрокинутых трамваев, мебели; мятежи в армии и еще много разных бед, которые заставят задуматься: а не покинуть ли Россию? И государь поручит прислуге собирать чемоданы…
Отрезанная забастовками от остальной части государства, царская семья томилась в Петергофе, ожидая худшего. Николай II все думал, где же ему разместить домочадцев, где его примут. Он постоянно думал о пристанище.
На выручку пришел Сергей Юльевич Витте, к которому благоволила вдовствующая императрица. Она просила сына прислушиваться к его советам, как когда-то это делал ее супруг, отец царствующего государя.
Витте произнес фразу, полную глубокого смысла:
– Надо уметь отступать.
Он предлагал спасти положение, даровав народу конституцию.
– Только тогда народ успокоится, – заверил граф.
В той ситуации, в которой находилась империя, государь был готов на все: на конституцию, обещания и мирные договоры. Он чувствовал, что самое главное для династии – получить передышку. Передышка давала возможность прийти в себя, набраться сил.
Императрица Мария Федоровна поддержала предложение Витте, поддержали его и некоторые члены царствующего дома. 17 октября царь подписал Манифест о Конституции. В тот день он завтракал с Николашей и Станой – так он называл великого князя Николая Николаевича и великую княгиню Анастасию – все ждал, когда приедет с текстом документа Витте. Голова его была тяжела, мысли путались. В дневнике царь записал: «Господи, помоги мне, спаси и умери Россию». Манифест был подписан…
Возвращаясь из Петергофа в Петербург на пароходе, великий князь Николай Николаевич обнял Витте:
– Вы спасли империю!
Было два пути выхода из кризиса: диктатура или конституция. И Николай II колебался, какой сделать выбор, на что решиться. Он выбрал конституцию, потому что ему обещали, что на этом все успокоятся, что пожар будет потушен, ибо он дарует народу свободу, а его представителям – часть своей власти. За конституцию была и его мать. Она предлагала согласиться с проектом Витте, которому, кстати, помогал Алексей Оболенский, полагая, что после объявления Манифеста все войдет в прежнее русло.
О тех мучительных днях, когда приходилось принимать решение, государь подробно сообщил в письме к матери.
«Наступили тихие грозные дни. Чувство было, как бывает летом перед сильной грозой. Нервы у всех были натянуты до невозможности. И конечно, такое положение не могло продолжаться долго. В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно. Наши разговоры начинались утром и кончались вечером при полной темноте. Представлялось избрать один из двух путей – назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться подавить крамолу. И другой путь – предоставление гражданских прав населению, свобода слова, печати, собраний, союзов и т. д. Кроме того, обязательство проводить законопроекты через Государственную думу. Это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь. И все, к кому я обращался, отвечали мне так, как и Витте. Манифест был составлен им и Алексеем Оболенским. Мы обсуждали его два дня, и наконец, помолившись, я его подписал… Милая мама, сколько я перемучился, ты представить себе не можешь. Единственное утешение, что такова воля Божия и что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимого, хаотического состояния, в котором она находится почти что год…»