Тайна заброшенного монастыря - страница 15

– И что от монастыря намного ближе до станции, чем до Петрозаводска? – спросил Прокопий.

– Почитай, до станции им ехать надо было верст тридцать, а до города через Тахручей и Педасельгу около ста, – ответил Семен.

– Вот у твоей сестры и спросим про эту дорогу, – пробасил Мифодий. – И нечего делать, скажем ей как есть. Что едем в Яшезерскую пустынь по делам церковным. И то, что на нас напали, тоже надо сказать. Но про то, что мы на дороге этим бандитам устроили, говорить не надо.

– А сколь от Пухты твоей до монастыря вёрст будет? – снова спросил Баженов Семёна.

– От Пухты, не доезжая до Погоста двух вёрст, поворот налево должен быть. Это вёрст двадцать. А там ещё до пустыни по зимней дороге около двадцати пяти вёрст. Если, конечно, эта дорога есть, – ответил Лазарев.

6.

Впереди посветлело. Уставшие путники выехали на укатанную дорогу. Налево дорога терялась в темноте леса. Направо виднелась окраина небольшой деревушки. Это и была Пухта. Если проехать через всю деревню и дальше восемь верст, то снова окажешься в Педасельге. Был поздний вечер. Немногочисленные жители, рано ложившиеся спать, готовились ко сну, а некоторые уже затушили огни. Кое-где лениво брехали редкие собаки. Лазарев подъехал к одноэтажному дому, стоявшему вначале деревни, и осадил лошадь. Позади него остановилась бричка. Лазарев открыл калитку и прошел к высокому крыльцу дома, постучал в окно. Вскоре путники сидели в жарко натопленной избе и пили чай. Предварительно лошадей распрягли и завели в конюшню. Розвальни с грузом затолкали во внутренний сарай дома, закрыв изнутри тяжелыми деревянными воротами. Туда же из брички перенесли ящик с динамитом и пулемет, завернутый в мешковину.

Клавдия Ильинична, родная сестра Семена Лазарева, маленькая женщина пятидесяти лет, готовила незамысловатый ужин и беспрерывно говорила. Новостей житейских накопилось немало. С братом она не виделась около года, с тех пор как Семен приезжал на похороны её мужа. Жила Клавдия Ильинична с тремя детьми: тринадцатилетним Ванюшкой, пятнадцатилетним Григорием и двадцатидвухлетней Дарьей, а также со свекровью, бабой Евдокией. Свекрови перевалил восьмой десяток, и она, маявшаяся от болей в ногах и пояснице, почти все время, как и сейчас, лёжа грелась на печной лежанке. Был у Клавдии Ильиничны еще один сын, старший Илья, который вот уже как два года погиб на войне с германцами. Сыновей Ванюшку и Григория Клавдия Ильинична загнала спать. «Нечего тут взрослые разговоры слушать!» – прикрикнула она на мальчишек, пристроившихся было на скамейке около стола, где сидели гости. Дочь Дарья помогала матери готовить и накрывать на стол. Это была среднего роста, черноволосая, сбитая, живая девушка с округлым лицом, на котором выделялись блестящие зелёные глаза с большими ресницами и маленький, чуть остренький носик. Этот носик-курносик придавал ей так притягивающие мужчин беззащитность и детскую наивность. Она была в том созревшем возрасте, когда уже необходимо быть замужем. И так и было в прежние времена, но сейчас война отобрала почти всех женихов. В Пухте и близлежащих деревнях холостых парней для нее не было: кто погиб на этой проклятой войне, кто до сих пор не вернулся с фронта и мотался по дорогам революционной России, кто пришёл настолько искалеченный немецкими пулями и снарядами, что о семейной жизни и мужских обязанностях не думал. Редких вернувших солдат расхватали наиболее шустрые девки. Поэтому Дарья сразу обратила внимание на ладного Прокопия и украдкой бросала на него томные взгляды. Баженов случайно поймал взгляд Дарьи. Таких взглядов он в своей жизни ловил немало и прекрасно понимал состояние бросавших эти взгляды девушек. Но он быстро отвел глаза и старался больше не смотреть в сторону Дарьи – Дарья была племянницей Семена, и Баженов не хотел возникновения хоть какой-либо неприязни между ним и своим новым боевым товарищем, тем более из-за какой-то девчонки. Да и Варвара в Педасельге помучила сегодня Прокопия изрядно. Он до сих пор помнил упругое тело молодой вдовы.