— Я-я… Он жив… Просто… — как объяснить доктору, что ее отец сегодняшним утром убить меня был готов, я не знаю…
— Он мог бы быть более подходящим донором. Шансы большие. Вы подумайте. Сами же понимаете, что ради такого на любое прошлое стоит закрыть глаза. Что бы там не было… Позвоните. Попытайтесь связаться.
Я облизала пересохшие губы. Я… да. Понимаю. А вот он ни за что не поймет
20. 19
— Вот Машка поправится, и вы потом ко мне переберетесь, да? — тихо спросила Женька. — Правда же? Будем все вместе жить…
— Правда… — я сморгнула слезу.
Говорить сестре о том, что моя жизнь в принципе под огромным вопросом, я не намерена. Помочь она все равно ничем мне не сможет. Зачем зря волновать?
— Женя, — хрипло произнесла и сжала ее руку, поворачиваясь лицом. Взглянула в растерянные глаза. — Обещай мне, что ты Машу не бросишь, если что. Обещай, что моя дочка в приют не попадет.
Женька распахнула рот.
— Ты что говоришь такое?! — часто задышала она. Выдрала у меня свою руку, и ухватила за скулы. — В глаза мне посмотри! Ты что говоришь?!
— Ничего… Ничего такого… Не волнуйся… — я вновь отвернулась, приковывая к дочке свой взгляд. — Просто смотрю на нее, и понимаю, как все недолговечно. Вдруг и со мной, что случится. Обещай, что не бросишь.
Кажется, успокоить сестру у меня получилось. Та выдохнула с нескрываемым облегчением и поспешила ответить:
— Дура! Перепугала меня до чертей! — а потом тише, но серьезно дополнила: — Но, конечно, я обещаю. Не брошу ее никогда.
— Спасибо… — представлять как Машка будет жить в этом мире без меня слишком больно. Но я трезво оцениваю всю ситуацию. И мой побег из дома Самирова лишь очередное доказательство причастности к похищению его дочери.
Можно сказать, этим поступком я добровольно признала вину. Даже шанса себе не оставила когда-нибудь его убедить в своей невиновности.
Но по-другому поступить не могла.
Женька еще что-то рассказывала, но я слушала ее только в пол уха.
— Ты не устала? Выглядишь жутко… — наконец заставила она меня вступить в разговор.
— Я не устала.
— Ладно, тут, если что, мне медсестра комнату показала, в которой отдохнуть можно. Я пойду тогда прилягу на часик, хорошо? Просто всю ночь не спала…
— Конечно. Иди…
Женька еще на секунду замешкалась, размышляя о чем-то. А потом все же ушла, оставляя меня наедине с пустотой коридора.
Я стояла так, наверное, час. А может быть, два. До тех пор, пока за окном не начало небо затягиваться темными пятнами.
И с этими сумерками атмосфера вокруг меня переменилась.
Стала давящей. Угнетающей. Страшной…
Через миг позади раздалась тяжелая поступь.
Шаг… Второй…
Еще до того, как обернуться, я уже знала, кого там увижу.
В этот раз я с таким смирением приняла свою участь, что даже сердце не нарушило ритм… Руки не заледенели в момент. А мысли в рассудке не начали метаться пугливыми зайцами. Внутри тянулась ровная, спокойная нить из отрешенных эмоций.
Шаги оглушали еще пару секунд. И замерли от меня в паре метров.
С трудом оторвала взгляд от дочери.
Перевела его на отражение внушительной фигуры мужчины на стекле больничной палаты.
Тут стало так тихо… Словно на кладбище… Кажется, что даже беззаботные разговоры санитарок перестали слышны быть. И все немногочисленные посетители клиники тут же куда-то исчезли.
Вздернула подбородок. Убрала руки в карманы старых, затасканных спортивных штанов, что Женька мне притащила.
Набралась смелости.
