18. 17
Как добежала до высоких прутьев металлического забора – не помню. Один из них был отогнут, образуя расщелину. Я нашла ее быстро.
По пояс утопая в сугробе – нащупала ногами подспорье и взобралась на него. Теперь с сожалением вспоминаю тот мокрый декабрь с лужами и промозглым дождем. Загородом все завалено снегом, и сейчас он моим голым ногам и драным ботинкам совсем не соратник.
Руки околели. Сердце молотило раздроблено, через удар.
Оглянулась на особняк второпях – обзорная стена как раз задняя. Здесь мало окон, и все они не горят. Уже спустя миг я краем глаза словила, как вспыхивает отражение в одном из окон на другой стороне.
— Пуговка… — прошептала онемевшими от страха губами. Эта в ее комнате зажглось освещение.
Я вспомнила дрожащие губки малышки, и ее строгий обиженный взгляд. Сердце будто когтями в клочья порвали.
Замерла на секунду. А затем тихо произнесла:
— Прости меня, крошка. Я нужна своей дочери.
И перемахнула через щель, оказавшись на другой стороне.
Бежала долго, легкие горели огнем.
Не знаю, гнался ли кто-то за мной, но пропажу наверняка уже успели заметить. Когда я вылетела на трассу – было почти утро.
Вылетела, и тут же угодила под колеса какой-то машины.
Кубарем покатилась на обочину другой стороны.
Машина со свистом затормозила на скользкой дороге.
А я лежала в сугробе и ошарашенно глядела на небо. Доли секунды. Даже понять не успела, что именно произошло.
— Эй! Живая? Живая?!
Меня кто-то теребил за плечо. Сморгнула поспешно. Раз. Другой. Третий. Попробовала привстать. Рука нещадно саднила. При ударе упала как раз на нее.
— Встать можешь? А говорить? — пытливый голос все спрашивал и спрашивал о чем-то меня.
Наконец увидела его обладателя. Престарелый мужчина в шапке ушанке склонился надо мной, разглядывая внимательно.
— Могу… — прохрипела я жалобно. У него явно от сердца отлегло в этот момент.
— Господи, я уж думал, насмерть тебя зашиб! — воскликнул в сердцах. За руку меня потянул и помог на ноги встать. Аккуратно, бережно даже, отряхнул куртку и забитые снегом ботинки.
— Матерь божья… — прошептал, когда увидел, что на мне нет даже штанов. Лишь длинная куртка, домашнее платье, а обувь на босу ногу надета. — Ну-ка, быстро в машину садись.
Я отрешенно взглянула на старый советский автомобиль. Сверху, на крыше привязана елка.
Новый год же через пару дней… Я уже завтра должна была ехать к сестре, чтобы всем вместе справить его…
Поехала. Да.
Втянула морозный воздух поглубже.
Дед почти силой меня в машину к себе затолкал. Печку включил. Ладони мои ухватил и растирать начал. Попыталась руки освободить, но тот строго, по-отечески, на меня посмотрел, и я перестала сопротивляться.
— Куда спешила-то так?
Потупила взгляд. Но призналась. Сообщила куда именно надо.
— Ну… удачей трудно назвать, — отозвался мужчина. — Но я, вообще-то, тоже туда еду. Подвезу, — и поразмыслив с секунду, добавил опасливо: — Если хочешь, конечно.
— Хочу, — замерзшими губами прохрипела в ответ. — Спасибо. Поехали. Только быстрее. Мне к дочке надо. В больницу…
***
— Что с ней?! Что с моей девочкой?! — я бросилась к сестре, увидев ее на втором этаже небольшой гос.больницы. Как это обычно бывает в провинциях, стены медицинского учреждения выкрашены в ядовито-зеленый, и местами обшарпаны. На полу захудалый линолеум, давно просящий его обновить. По бокам длинных коридоров ряды жестяных сидений. И запах… Бьющий в сознание запах хлорки.
