– Ты спрашивал, где ты оказался, – сказал Таргил, не отрывая взгляда от узора на ремне. – Это земля к востоку от Аурелианума. Мы здесь уже пять зим. – Вейр слушал, не прерывая. Пламя играло на лицах, и казалось, будто время замедлилось. – Мы пришли сюда еще при отце моего деда, – продолжал Таргил. – Рим сперва звал нас врагами. Потом – братьями. Теперь мы – союзники. Или так говорят.
Он поднял взгляд.
– А ты… Ты не похож на человека из наших времен. Ни оружие твое, ни речь. Даже взгляд – будто ты многое потерял… и больше уже не ждешь.
Вейр кивнул.
– Я оказался здесь внезапно, – сказал он. – Я помню только, как туман рассеялся и я стоял у холма. А внизу были шатры. Лошади. Люди в мехах и железе.
Таргил усмехнулся уголком рта:
– Тогда судьба привела тебя к нам. А может, степь13 решила, что ты должен услышать ее голос. – Он протянул Вейру ремень. – Носи. Не как знак рода. А как знак, что ты сидел у огня с сыном аланов.
Пламя потрескивало, ветер шевелил кромку шатра.
Вейр поблагодарил Таргила за подарок, немного помолчал, затем спросил:
– Скажи… Какой у тебя родной язык?
Таргил поднял на него глаза, будто только сейчас понял, что Вейр говорит на совсем ином наречии и понимает ответ.
– Ты слышишь меня, как будто я говорю на твоем языке? – спросил он с легкой осторожностью.
– Да, – кивнул Вейр. – Но это… странно. Будто смысл доносится, а не слова. Я изучал арьяна рава и варз хинда14, поэтому могу понимать основной смысл твоих слов.
– Ты говоришь, как будто учился у самих жрецов Арьяны, – произнес Таргил, щурясь сквозь пламя. – Это речь… как ее называли старики… «арьяна вака». Я слышал ее однажды, когда к нашему шатру пришел человек с юга в одеяниях странных, но с глазами степных людей.
– Да, но я хочу понять, что ты говоришь на самом деле. Как называется ваш язык?
Таргил усмехнулся:
– Мы зовем его по-разному. Некоторые говорят: язык сарматской степи. Другие – просто аланский. Но у нас нет письма, как у римлян. Только слова, и песни, и клятвы.
Он подбросил несколько полен в огонь.
– Мы говорим не так, как франки или готы. Не как римляне. И не как ты. Ты – вообще не отсюда. Это я точно вижу.
Вейр опустил взгляд:
– Ты прав. Но мне важно понять. Я хочу услышать ваш язык, настоящий, не через этот… перевод.
Таргил чуть прищурился, затем медленно проговорил несколько фраз – певучих, с отрывистыми интонациями и почти персидским звучанием.
– Это – наша речь. Ты не поймешь ее полностью, – сказал он. – Потому что язык – это не только слова. Это запах костра. Это ритм копыт. Это вкус молока с дымом. Это взгляд отца, когда ты берешь в руки меч. Ты не жил с этим. Поэтому тебе будет слышен только смысл, но не пульс.
Он замолчал.
– Но если степь захочет, – добавил он после паузы, – ты услышишь больше, чем думаешь. Наш язык не похож на язык римлян или вестготов, – продолжал он. – Он живой. В нем шипят змеи, воют ветры и мчатся кони.
Он дышит, как степь, и гремит, как буря. Мы зовем себя Аллон — дети степей15.
– А что для вас враг?
Таргил на мгновение замолчал.
– Враг – тот, кто не уважает землю под твоими ногами. Даже если он улыбается. Даже если он похож на брата. Гунн – враг. Он приходит не просто грабить. Он приходит, чтобы ты забыл, кто ты.
– А римляне?
– Мы сражались с ними. И не раз. Но когда пламя приходит с востока, даже враги становятся стеной.
Поздно ночью Вейр смотрел на небо. Звезды были теми же, что и в его веке. Только земля под ними была чище. Грубее – да. Жестче – да. Но настоящая. И люди в ней были таковы, что вера делала их несгибаемыми. Их могла сломить только вечность, но не судьба…
