Утро было ясным, но неспокойным. Над полями тянулись полосы дыма – не от пожаров, а от многочисленных костров, на которых с раннего рассвета варили кашу, кипятили воду, запаивали бронзовые пряжки. Над поселением витала атмосфера, которую не спутать ни с чем: войско готовилось в путь.
Таргил, бодрый, как будто не спал вовсе, разбудил Вейра еще до рассвета:
– Пойдем. Ты должен это видеть. Такое не покажет тебе ни один твой ученый манускрипт.
За валом поселения начинался широкий, покрытый туманом луг. Там, построенные в три широких линии, стояли аланские всадники. Коней обмывали, натягивали на них кольчужные попоны. Мужчины проверяли доспехи, затягивали ремни, опоясывались мечами. Звенели стремена, свистели плети, а где-то вдали уже глухо рокотала армия, готовая двинуться в поход.
– Это… – Вейр не договорил. Он был поражен.
– Это – мы, – сказал Таргил с достоинством. – Аланы. Воины кочевников, дети ветра и меча. Сегодня мы выходим навстречу Аттиле. Мы идем к римлянам – в лагерь Аэция.
– Аэций… – повторил Вейр. – Флавий Аэций, последний великий полководец Западной империи.
– Он и вестготы, – кивнул Таргил. – С нами Теодорих, король вестготов. Еще франки, бургунды, даже старые враги. Но сегодня все мы – одна рука. И в этой руке – копье.
Перед войском на массивном вороном коне стоял всадник. Его фигура была высока и пряма, как копье на знамени. Светло-русые волосы выбивались из-под кольчужного капюшона, черты лица были резкими, вырезанными будто ножом. Он отдавал команды – громко, четко, не оставляя пространства для сомнений.
– Кто это? – спросил Вейр, чувствуя, как сердце невольно замирает.
– Это он, – гордо сказал Таргил. – Наш вождь. Сангибан. Он поведет нас туда, где не каждый вернется, но каждый будет услышан землей.
– Можешь представить меня ему?
– Это непросто. Он не принимает всех. Но… ты чужой – и это, пожалуй, тебе поможет. Пойдем.
Когда они приблизились, Сангибан помотрел на них с высоты седла. Его глаза были цвета стали, но не холодной – кованой, натянутой, ждущей удара.
– Кто это с тобой, Таргил? – спросил он на чистой латыни.
– Странник. Ученый. Не просит ничего, не требует – только хочет понять, – ответил юноша.
Сангибан кивнул и спрыгнул с коня. Он жестом указал в сторону большого шатра, стоявшего в тени старого вяза:
– Пойдем. У нас есть немного времени.
Внутри шатра пахло шкурой, железом и пижмой. На грубом деревянном столе лежала карта – выцарапанная углем по тонкому пергаменту. Сангибан снял перчатку, вытер лоб.
– Итак, странник. Кто ты? Откуда?
Вейр сделал глубокий вдох:
– Мое имя – Эдвард Вейр. Я пришел из времени, где вы – часть великой истории. Я не воин и не пророк. Я наблюдатель.
Сангибан прищурился:
– Из другого времени? Значит, ты – сказитель или жрец?
– Ни то, ни другое. Я – ученый. Σοφιστής16, если угодно. Время для меня не только поток, но и путь.
– Говоришь как грек, – усмехнулся вождь17. – Но греческие слова не спасают на войне.
– Это правда, – кивнул Вейр. – Но могут объяснить, зачем она.
Он замолчал на мгновение, а затем задал вопрос, который принес с собой из XXI века:
– Почему вы – аланы – в союзе с Римом? С теми, кто некогда был вашим врагом?
Сангибан задумался. Ответ он дал на греческом – медленно, подчеркнуто ясно:
– Чтоб одолеть одного врага, иной раз надо стоять рядом с другим. Мы аланы. Мы не римляне. Но сегодня мы вместе. Лишь бы не завтра – под гунном.
