– Это ты?.. Это ты его? – Алка кивнула в сторону мучителя. – Что с ним?
– Может, сознание потерял… связала, – с трудом прошамкала я.
– Не убила, надеюсь… – Алла поднялась и, прищурив воспалённые глаза, уставилась на лежащее тело.
– В-валить надо ск-ко-о-рее, – заикаясь прошептала Наташка. – Пока его дружки не вернулись.
– Погоди! – Алкин взгляд прилип к окровавленному виску злодея. – Да он… похоже, мёртвый! – она глубоко вдохнула, приблизилась, положила ладонь на его шею и резко отдёрнула руку.
– Как? – сдавленно взвизгнула Наташка. Она постаралась подняться, но снова опустилась на пол. – Нас посадят, нас же всех посадят! Хотя нет, – сжимая дрожащие ладони, затараторила она: – Ты ведь защищалась, Тань. Мы ведь не виноваты. Правда?
Алла обхватила голову руками. Она стояла босиком на грязном цементном полу рядом со скинутыми туфлями и покачивалась взад вперёд.
– Вот что, – прохрипела она, – виноваты или нет, а все мы попадём под следствие. А это значит: прощай институт и всё остальное!
Растрёпанная, бледная, Алла подняла на меня мутный взгляд. Стараясь успокоить трясущиеся руки, я вцепилась в свою джинсовую юбку и кусала опухшие губы. Потом начала глубоко дышать – так учил нас делать тренер перед соревнованиями.
– Двадцать пять вдохов и выдохов, и придёт решение – просипела я.
– Какое решение? – тихо заныла Наташка. – У меня мама сердечница. Она у меня одна…
Алла, резко махнув рукой, грубо её осадила:
– Вот только без истерик!
Я уставилась на пол и заметила чугунную крышку. Вот он, тот колодец, в который злодей собирался нас сбросить, это же канализационный люк!
Толкнув крышку люка, я убедилась, что она неплотно закрыта. Мы с Алкой сделали это, не сговариваясь: под причитания нашей нежной подруги мы подтащили тело к люку и скинули его вниз. Из-за шума в голове я даже не слышала, как оно туда свалилось.
На меня внезапно накатила горячая волна возбуждения, в крови бушевал адреналин. Мои подруги тоже стали проворнее. Мы закидали крышку люка ветошью и мусором, а перед уходом осмотрелись, не осталось ли что-то из наших вещей в том вонючем склепе. Дверь за нами тихо скрипнула, и я крепко закрыла её на щеколду.
Небо мягко серело, полумрак разбавлялся бликами редких фонарей. Мы старались идти побыстрее, но двигались, как в воде, с усилием. Наташа перестала хныкать, она будто впала в онемение и, шаркая ногами, тащилась рядом.
После затхлости сарая свежий воздух казался особенно вкусным, в начале сентября ещё не разгулявшаяся осень пахла поздними цветами и зрелыми травами. Дорога, покрытая язвами рытвин и мелким гравием, делила местность на пустырь, где сгрудились кирпичные обломки, и на участок с новым недостроенным блочным домом. Невдалеке, подобно графическим рисункам, проявились контуры пятиэтажек. Вскоре нам встретился уютный двор, освещённый проснувшимися окнами.
Меня знобило, всё тело чесалось. Я взглянула на моих спутниц, вид у них был жуткий. Алла молча перехватила мой взгляд и сплюнула. Я запахнула порванный плащ, из серого он превратился в землисто-бурый, возле воротника расплылись бордовые потёки. Я заметила их с омерзением. Это его кровь! На наших грязных лицах слёзы намалевали корявые рисунки. Вокруг не было ни водопроводного крана, ни колонки, чтобы умыться.
У одного из подъездов остановилось такси. Алка рванула вперёд.
– Не девчонки… – водитель брезгливо покосился, – я уже смену сдаю.
