– Сто пятьдесят три.
Пчёлы, радуясь весеннему теплу, тщательно облетали округу, пытливо изучая всё, что попадалось на пути. Одна из них подлетела к Василисе Николаевне, назойливо жужжа, несколько раз приблизилась к её лицу, не то изучая, не то стараясь напугать.
– Да ну тебя! Шваркнешь ещё в глаз… – хозяйка дунула в сторону пчелы и заторопилась к дому.
Весь день Василиса Николаевна, стараясь отвлечься, находила себе работу то в коровнике, наводя порядок за животными, то в ограде дома тщательно вычищая землю от весеннего мусора. Только к вечеру она угомонилась и заснула перед телевизором с вязанием в руках. В постель легла уже глубокой ночью, когда телевизор разбудил её шипением эфира. Положив рядом кота Ваську, она долго гладила его по мягкой шерсти. Кот щурил глаза и благодарно тарахтел, как старый холодильник. Под его гипнотическое мурлыканье хозяйка снова заснула.
***
Нет хуже состояния, чем уныние, а ожидание в унынии ещё хуже. Что-то не заладилось в последнее время…
Он сидел в больничном коридоре, смотрел в противоположную стену и думал…
Проходившие мимо такие же пациенты, как и он, куда-то спешили со своими проблемами, а он сидел, смотрел в стену и думал. Думал и ждал. Ждал, что скажет ему сын, который вошел в одну из дверей длинного коридора.
«Всё к одному!.. – тяжело вздохнув, произнес про себя старик. – С сыном как-то не то… Вырос. Своё гнёт… Лечиться, говорит, тебе надо… Отец ему стал не указ. Старший вообще носа не кажет. Сидит в своём городе. Жена как с цепи сорвалась, тоже за сыном вдогонку, всё научить норовит. Как ребёнка. А всему виной здоровье. С него всё началось…»
Здоровье его озадачило не так давно. Поначалу просто стал сильнее уставать. Чувствуя неладное, старался не поддаваться. Конечно, думал, что возраст, но мысль эту гнал как можно дальше, скидок себе делать не позволял. Как обычно, думал: «Да так, просто чёта… Пройдёт!».
А оно нет… Не проходило. Усталость, будто мешок на плечах в дальней дороге, давила всё сильней и сильнее. И пришла пора присесть. Никогда не позволявший себе жаловаться даже близким людям, даже жене, он в один из дней сказал своей старухе, что, мол, тяжко чего-то.
Ожидание в больничном коридоре тянуло за собой мысли. Зачем-то всплыл один из разговоров с женой.
***
Василиса Николаевна, невысокая, добрая женщина с гладким, круглым лицом, всегда внимательная, услышав, что муж вдруг посетовал на усталость, встрепенулась. Она будто ждала подходящего случая…
– Так и не молоденький ведь уже! Восемьдесят четвёртый год… Пора бы и поубавить ход. Хозяйство-то!.. Не всякий молодой столько вытянет. Куда нам всё это! Дети уже выросли. Младший давно самостоятельный, работа у него серьёзная! Получает хорошо! Ему наша забота уж и ни к чему. А старший?!.. Сам дедом стал и тоже в помощи нашей не нуждается.
– Может, и так… Только я не для помощи, – возразил он уставшим голосом, – а потому, что отец. Для души я… Какая мне разница, нужна им помощь моя или нет. Для чего жить-то ещё, как не для того, чтобы детям помогать.
– Так ты помогай, Гриш!.. Только жилы не рви! Я ведь вижу!.. Тяжело же тебе… хоть и сын помогает.
– Так вот в основном для него-то и есть вся суета моя! Для последыша… Ты думаешь, эта работа его в ментовке навечно, что ли? Придёт время, двадцать лет отслужит, и пинком под зад… Иди куда хочешь! А я ему хозяйство организовал… С ним, если голова будет, не пропадёт. На хлеб с маслом всегда заработает.
