Зачем я постоянно о ней вспоминаю?
- Сейчас ночь. Никто не приедет. Можешь просто перевесить свои серьги на соски, чтобы мне стало легче. Заодно Сосиска с твоими висюльками поиграет. Я про серьги, если что.
- Дурак, - хохотнула я, шутливо накрыв его глаза влажным полотенцем.
- Во-во! Вот так оставь. Кайф.
- Так нормально? – спросила я, приложив к шее Матвея влажное полотенце.
Его мелко потряхивало, и это мне совсем не нравилось.
- Угу, - протянул он в полудрёме и положил свою горячую ладонь поверх моей кисти. – Какая у тебя холодная рука! Оставь тряпку, потрогай здесь, - приложил он мою ладонь к своему лбу и перевернул тыльной стороной, когда ты согрелась от его кожи. – Всё, срок твоей холодной годности истёк.
- Слушай, Матвей, может, тебе сходить в прохладный душ или на улицу ненадолго выйти. Или, может, вообще догола раздеться и уксусом обтереться?
На последних моих словах глаза Матвея открылись и сосредоточились на мне.
- Ты что-то сказала про раздеться догола? Хочешь увидеть, насколько волосато моё лукоморье и каков там дуб?
- Ты дурак?
- А жаль. Там чудеса…
- Там леший бродит… - продолжила я на автомате.
- Ну, ни то, чтобы он там прям бродит сейчас. Так, кимарит. Скукожившись. Как бомж у батареи.
- Фу, боже! – спрятала я своё лицо в ладонях и откинулась на спину на постель в приступе тихого смеха, пока на моих коленях смеялся Матвей. – Моя жизнь больше не будет прежней. Как это развидеть?
- Ты уже представила? – дразнил меня Матвей и, поймав за руки, потянул обратно в сидячее положение.
- Я просто вспомнила, как выглядят бомжи. Не думала, что после тридцати у мужчин там всё настолько запущенно.
- Мне еще не после тридцати. Только-только тридцать исполнилось.
- Мм, пацан совсем, - усмехнулась и снова смочила полотенце, чтобы приложить его ко лбу мужчины, но сначала коснулась его ладонью. – Ты уже кажешься не таким горячим, как раньше.
- Опять шутки про мой возраст?
- И про него тоже.
- Издеваешься? – серые глаза смотрели в мои. Лёжа головой на моих коленях, Матвей казался мне совершенно уязвимым. Как ребенок, который, ко всему прочему, еще и с соплями.
- Хочешь я устрою тебе издевательство, которое ты сам же с собой и будешь делать? – хитро спросила я.
- Ты будешь издеваться надо мной моими руками? Это невозможно. Я себя любимого не обижу.
- Ну-ну, - ехидно ухмыльнулась я. – А ты знал, что человек абсолютно всегда видит свой нос? Куда бы ты ни посмотрел, всегда видишь кончик своего носа, просто настолько к нему привык, что не замечаешь.
- И что?
- Ничего, - хмыкнула я нарочито равнодушно. – Посмотри по сторонам. Видишь, что-нибудь необычное?
Чуть нахмурившись, Матвей слегка покрутил головой и посмотрел на стены и потолок.
- Расколдуй, ведьма! Какого хрена я начал видеть свой нос?
- Живи теперь с этим, - почти зловещим голосом поглумилась я над Матвеем, который начал плющить нос пальцем и смотреть по сторонам снова.
В какой-то момент, продолжая возмущаться «сломанной картинке», он закашлялся, едва не сломав своим затылком мою бедренную кость.
- Чуть лёгкие не выплюнул. Аррр! Грудак теперь горит.
- Я видела в аптечке солодку. Давай, заварю? Легче будет.
- Ну, уж нет! – тут же возразил Матвей, резко повернулся на бок и уткнулся лицом в мой живот согрев горячим дыханием толстую ткань своей же толстовки. – Добровольно эту хрень я пить не буду. В детстве напился.
- Не веди себя, как маленький, - взъерошила я его волосы, и правда начиная разговаривать с ним как с малышом. – Эта кака сделает тебе хорошо.
