Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия - страница 18

У Печорина нет предыстории, нет родословной, нет дома. Он странствует. Он проживает жизнь не в первый раз, и ему скучно. Разговор о нем заходит ночью (Солнце закатилось, и ночь последовала за днем), в разгар метели (в такую метель через горы не переедешь), и продолжается при спуске в Чертову долину (дорога опасная), а заканчивается первый рассказ о Печорине в тот момент, когда метель утихла, небо прояснилось. Демоническая натура Печорина сказывается и в его отношении к миру: а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает (26, 93), и в другом месте – А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души… (26, 92). Печорин «увидел», предсказал смерть Вулича, хотя и не верил предопределению.

В. Турбин, исследуя этот пласт романа, отмечает: «Печорин – демон в мундире, он «своевольничает, мистифицируя», наконец, ему удалось «скрыть свою инфернальную родословную и принять обличие эксцентричного чудака.» (20, 211, 216). Герой разрушает все заповеди: не убий, не прелюбодействуй, не укради, возлюби ближнего своего, не лги. Он вгоняет себя в метафизический тупик, из которого выход только один – за пределы бытия, к смерти.

Уровень игры. Так же, как и в «Евгении Онегине», В. Турбин исследует этот уровень, причисляя и роман Лермонтова к барочному. Та же кукольность персонажей: Грушницкий – ряженая кукла, он напомажен, надушен, говорит чужими словами и всё время «делает вид». Печорин – кукла, у которой руки не двигаются, глаза не смеются, позвоночник отсутствует, на лице – детское выражение и детская улыбка, нежная кожа и, как у куклы, нет родословной. Ни у кого в романе нет дома, все странствуют. Игра персонажей – это их жизненная сущность. Ю. Лотман подчеркивает и игру ассоциаций: «Печорин кодирован образом Онегина, но именно поэтому он не Онегин, а его интерпретация. Быть Онегиным – для Печорина роль», он – герой романа, а его жизнь – «реализация некоторого сюжета» (6,101).

Нет необходимости подробно излагать этот уровень в силу его текстовой очевидности и аналогии с пушкинским романом.

Лексико-семантический уровень романа заключен в лермонтовских антитезах: жизнь – смерть, свет – тьма, история – космос, Бог – человек, добро – зло, небо – земля, Восток – Запад, на охоте мерз, не болел – сидя в комнате простывал, на кабана ходил, не боялся – ставнем стукнет, он вздрогнет; то молчит часами – то рассказывает без конца; темная душа – ослепительно чистое белье, глаза не смеялись – когда он смеялся; скромен – обвиняли в лукавстве; добр – злопамятен, любил весь мир – выучился ненавидеть, говорил правду – начал обманывать и т. д.

Роман построен на таких парных оппозициях. Лермонтов всегда находит полюс идеи прямо противоположный. Так выстраиваются персонажи в мире лермонтовского романа. Герои живут в пространстве оборванных связей, нет языка понимания, нет общения.

Этим не исчерпывается постижение смыслов романа Лермонтова «Герой нашего времени», и каждый читатель может увеличить глубину текста дополнительными смыслами.

Земное и духовное в поэме Гоголя. В 1843 году Гоголь писал: «Мертвые души», будучи далеки от того, чтобы быть портретами действительных людей, будучи сами по себе свойства совсем непривлекательного, неизвестно почему близки душе, точно как бы в сочинении их участвовало какое-нибудь обстоятельство душевное?.. герои мои потому душе, что они из души; все мои последние сочинения – история моей собственной души» (32, 77). По мнению Гоголя, «Мертвые души» испугали Россию не потому, что вскрыли ее болезненные раны или представили картины «торжествующего зла», а испугала всех пошлость. Герои один пошлее другого, негде перевести дух и «по прочтенье всей книги кажется, как бы точно вышел из какого-то душного погреба на Божий свет» (32, 77). Гоголь признается, что это не карикатура, как полагают некоторые, а его «собственная выдумка»! Душе человеческой представлена картина тьмы, и пугает отсутствие света. Ничтожные люди, выведенные Гоголем, «не портреты с ничтожных людей; напротив, в них собраны черты от тех, которые считают себя лучшими других, разумеется только в разжалованном виде из генералов в солдаты» (32,79).