Текст в диалоге с читателем: опыт прочтения русской литературы в начале третьего тысячелетия - страница 17

Интеллектуальный уровень романа можно было бы связать с его экзистенциальной сущностью. На экзистенциальную природу души Печорина указывает В. Маркович (24, 55). Перед нами персонаж – носитель развитого (хотя и противоречивого) сознания. Роман носит форму дневника, записей мыслей по поводу происходящего. Печорин чувствует свою мысль, свое настроение. Другие чувства и чужие мысли его не тревожат. Его жизнь есть «цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку». Печорин в меньшей степени проживает жизнь и в большей – созерцает ее, вспоминает события, лица, свои чувства, и они вновь оживают, как будто он снова прожил тот опыт жизни. Наша душа подчиняется закону забвения, а Печорин ничего не забывает, его душа одержима призраками прежних чувств, его состояние тягостное и угнетенное. Герой погружен в себя, в изучение своего внутреннего Я. Он рассматривает каждую свою мысль – Я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно… (26, 139).

У Печорина связь с миром чисто интеллектуальная. Это и выводит его на уровень экзистенциального персонажа. Д. Овсянико-Куликовский видел в романе Лермонтова «ритмы представлений», набегающие друг на друга впечатления. Печорин всякий раз пытается отделить себя от своих переживаний, действий. Мир кажется Печорину абсурдным, необъяснимым, и он часто совершает безрассудные или бессмысленные поступки и не может их объяснить.

Непосредственное отношение к проблеме интеллектуального уровня имеет и ум. Автор скептически относится к уму Печорина. Современник Лермонтова Иван Киреевский критиковал интеллектуализм. Он писал о том, что разум не признает ничего, кроме себя и личного опыта. Отвлеченный разум постепенно утрачивает веру во все убеждения и, в конце концов, во всемогущество самого разума. Бесчувственный холод рассуждений становится законным состоянием человека, который раздробил цельность своего духа на части, а отделённому логическому мышлению предоставил высшее состояние истины, и таким образом человек оторвался от действительности и сам явился на земле существом отвлеченным, как зритель в театре. Эти рассуждения И. Киреевского могли бы иметь непосредственное отношение к уму Печорина (28). Киреевский утверждал, что ум – источник неполного и искаженного знания.

Образ Печорина выстраивается на полемическом постулате. Ин. Анненский, как и Овсянико-Куликовский, считал Печорина отображением самого автора: любил жизнь, как фаталист; любил созерцание; если не мог быть сильным, оставался равнодушным; был безразличен к собственному счастью и равнодушен к смерти (29).

И. Анненский все образы романа считал мыслями Лермонтова. Например, Грушницкий – это не пародия, по его мнению, а «скорбная мысль о человеке, который боится быть собой и, думая, не хочет додумывать до конца»! (30, 139).

Мир познается не только эмпирически – путем опыта, но и метафизически – недиалектическим путем. Метафизика говорит о духовных первоначалах бытия, «о предметах, недоступных чувственному опыту. Метафизический уровень романа связан с определением сущности Печорина как демонической. Он нигде не назван Демоном, но по сути своей есть именно он. Печорин переступает грань, разделяющую добро и зло, такое «смешение» добра и зла придает Печорину черты демонизма» (31, 105).

О преображении материала из уровня эмпирических событий в план метафизический рассуждает В. Маркович. Он пишет о том, как в романе Лермонтова постепенно «…набирают силу иносказательные «сверхсмыслы» (24, 42). В. Маркович указывает на обилие метафор, образно-эмоциональных элементов, на внелогические смысловые связи, ассоциации, «всплывающие» повторения – все это говорит о смысловой глубине текста. Кроме этого роман имеет особую структуру, он – фрагментарен, а это превращает характер персонажа в тайну, не позволяет узнать его до конца и установить все логические и смысловые связи. Такая недоговоренность намекает на неисчерпаемость текста. Метафизический смысл образа Печорина, по определению В. Марковича, «в постоянном стремлении возвыситься над всем окружающим и над всем происходящим в собственной душе» (24, 56). Исследователь ссылается на Аполлона Григорьева, который также называл Печорина «Демоном, низведенным в обычные условия человеческого существования, но не утратившего прямых отношений с миром высших сил» (24, 57).