– Себе возьми, – остановил его Ашот, – Зачем снова морозить.
– Мне одному многовато будет, – рубщик положил вырезку на стол и сходу разрезал её пополам окровавленным ножом, которым и был убит гебист.
– Тебе какую? Филейка, – показал он обе части Вадиму.
Вадим передернулся, его снова чуть не стошнило.
– Чё это с ним? – улыбнулся Ашоту рубщик.
– Он такое мясо не ест. А ты бери, бери, – продолжил перекладку шашлычных кусочков Ашот.
– Ну, как скажете, – пожал плечами рубщик, завернул филейки в тряпицу и положил в свою сумку. Туда же он запихал свой халат.
Потом рубщик показал, где висят ключи от «Разделочной», попросил сдать их на проходную и ушел.
Ашот запер за ним дверь.
– Так, – энергично объявил он Вадиму, – я на Рицу. Вернусь ближе к восьми, погрузим в твою будку жмурика, вывезем и с лодки в море. Мы тут с тобой, брат, подельники.
Но «брат-подельник» энтузиазма Ашота не разделял и продолжил угрюмо смотреть в пол.
– Я трупака не повезу, – категорично отказался он от идеи утопить в море труп.
– Э-э-э… Ты Жигуль хочешь? Я тебе свой отдам. Мамой клянусь, – подбодрил Вадима Ашот, и тот согласился оказать помощь в вывозе тела.
– Хорошо. Но здесь я один не останусь. В машине буду ждать. В восемь не вернешься – уеду.
– Куда уедешь? Что ты скис, как баба? Ключ от «Разделки» – Ашот показал ключ, что передал ему рубщик, – я на проходную сдам, иначе Василич припрется. А кроме него тут никого нет. Не боись.
Вадим хмыкнул, потер лоб, и горе-подельники вышли через грузовые двери «Разделки» к своим машинам. Ашот погрузил кастрюлю с шашлыками в багажник Волги и выехал со двора. Вадим прикрыл за ним ворота и вернулся в кабину продуктовой будки.
До восьми вечера было далеко. Вадим прилег на сидении Газика, а Ашот покатил на озеро Рица, где его дожидалась странно сложенная компания.
Первыми туда приехали Кира с мужем на его персональной машине. Водитель Леонида Семеновича собрал походный стол, установил шезлонги, принес сумки с продуктами.
Сразу за ними подъехали Слава и Алла Петровна. Женщины соорудили бутерброды с черной и красной икрой. Леонид Семенович открыл бутылку коньяка, выпили по рюмочке.
Славик и Алла Петровна ушли кататься на лодке. Кира продолжила сервировать стол, нарезала балык, буженину, разложила огурцы, помидоры, кинзу и петрушку. Леонид Семенович развалился в шезлонге со стопкой коньяка.
– А твой Славик прирожденный сердцеед, – сделал он глоток коньяка, наблюдая, как Слава с силой налегает на весла.
– Он не мой, – оборвала мужа Кира.
– Ну, да. Не твой…, – медленно ответил самому себе Леонид Семенович и, как что-то вспомнив, спросил, – И зачем она тебе нужна, эта москвичка?
– Это вам ничего не нужно. Сказала: можем обращаться, – с легким раздражением объяснила мужу Кира, не отрываясь от раскладки овощей.
– По пьяни, может, и сказала. На деле ничего не получится, – возразил Леонид.
– Что у пьяного на языке, у трезвого на уме… У меня всё, что надо, получается. Ты тоже мог стать предисполкома, и не пришлось бы сейчас Бобарыку умасливать. Я его жену на работу взяла, пригласила с нами тут посидеть. Пока, как видишь, он не спешит.
– Молодец, что приняла её на работу, – похвалил жену Леонид Семенович, – Но, согласись, это ведь я тебе посоветовал. И, между прочим, – сделал он ударение, – еще неизвестно, кому ты обязана своими успехами! Кто, как не я, тебя продвинул?
Леонид Сергеевич потянул коньяк, прикрыл глаза, и продолжил наслаждаться мягким теплом весеннего солнца.
