Тень Луны - страница 28

– Почему как идеология? – сразу упираюсь я ответным вопросом, а выражение лица Ореста подает мне сигнал, что «брось возражать, лучше объясни, не выпендривайся».

И Полумянный, как палочка-выручалочка, вмешивается сам.

– Саша, это господин Эрлих Розенкранц, магистр истории из Мюнхенского университета, – вежливо представляет иностранного гостя мой научный руководитель. – Наш коллега из Мюнхена изучает Великую Отечественную войну и сейчас приехал сюда, потому что как раз занимается научным исследованием по немецкой оккупации территории Украины. Господина Розенкранца заинтересовал твой дипломный проект, и он был приглашен в комиссию по защите.

– Да, я узнал о теме работы, и захотел ознакомиться с ней подробней, – подтвердил немец, а я уловил в его взоре огонек любопытства.

– Саша, объясни, пожалуйста, уважаемой комиссии и господину Розенкранцу, что конкретно являлось объектом исследования в проекте, – переводит в конструктивное русло начало доклада Полумянный.

– Конечно, – любезно отвечаю я, давая себе установку успокоиться. – Объектом исследований дипломного проекта являлись именно факты….

Вся изученная мною картина событий в Сырецком концлагере выстроилась перед глазами, будто я перенесся туда по линии времени. Ощущаю, как быстрей застучало сердце в догонку к лившимся потоком словам.

– ….Факты человеческой помощи, которую заключенные концлагеря оказывали друг другу. Факты, когда они погибали из-за стремления спасти ближнего. Факты, когда они готовились к смерти, но влюблялись в последние дни своей жизни….

Чувствую, как завожусь, объясняя магистру смысл своего исследования.

– Очень хорошо, – одобрительно отзывается на презентацию проекта немец. – Замечу, что вы проделали большую работу, – указывает он жестом на дипломную папку. – Но в чем ее роль? Сформулируйте, пожалуйста, ее значение для истории.

Розенкранц будто готовил вопросы заранее, так четко и настойчиво они у него звучат.

Мне остается лишь дать ответ. Тот, который был тоже готов заранее, и который я давал себе сам. Только не думал, что мне придется его озвучивать здесь. Совершенно не ожидал. Я замялся, но на секунду, не больше. Или даже на миг.

– Я попытался на примерах поведения узников концлагеря доказать, что личность, оказавшись в смертельной ситуации, включает только лучшие человеческие качества, – твердо произнес я. И добавляю. – Способность противостоять злу, создавая добро.

– Человек может включать и худшие качества в смертельной ситуации, – с легкой усмешкой возразил Розенкранц. – Он может предать или струсить.

Немец что, хочет меня засыпать на защите? Но я выдержу свою линию защиты, дружище, мысленно обращаюсь к нему, а вслух говорю другое.

– Сильный человек никогда не поддастся худшим качествам, – спокойно парирую я. – Моя работа о сильных людях, господин Розенкранц, и в этом ее значение для истории. Ее, историю, делают именно сильные.

– А слабые? Куда деваются они? – с холодным скептицизмом уточняет немец. Замечаю удивление членов комиссии нашему внезапному диалогу, и вот мой ответ.

– Слабых история быстро забывает.

Мне вдруг становится легко на душе, нервы окончательно успокаиваются, а состояние наполняет ощущение собственной правоты. Ученый из Мюнхена молчит, и я обращаюсь ко всем присутствующим.

– Уважаемая комиссия, готов отвечать на все остальные вопросы.

Я получаю их один за другим, и даю ответы – уверенно и со ссылкой на конкретные источники фактов. Про то, как родственники узников подбирались к стенам концлагеря, невзирая на строгие запреты охраны, чтобы передать немного еды. И как они гибли от пуль бдительных и бездушных охранников, перебрасывая буханку хлеба через колючую проволоку. Про то, как некоторые делились с больными своим скудным пайком. Как одни, отвлекая внимание фашистов, прикрывали своим телом попытки побега других. О жертвах, на которые приходилось идти, оказавшимся в пекле Бабьего Яра.