Артём, худощавый мужчина с усталыми глазами и вечно растрепанными волосами, был известен в узких кругах. Его снимки отличались странной, почти пугающей ясностью: лица на портретах казались живыми, а тени за ними – слишком глубокими. Говорили, что он умеет "ловить душу" через объектив. Но в последнее время заказов почти не было. Люди шептались, что после его сеансов с ними случается что-то странное: то кошмары, то пропажи мелких вещей, то ощущение, будто кто-то следит из темноты.
Этим вечером к нему пришел неожиданный гость. Дверь скрипнула, и в студию вошел человек в длинном пальто, с лицом, скрытым полями шляпы. Он молча положил на стол ассигнацию и листок с адресом.
– Одна фотокарточка, – голос был низким, с хрипотцой. – Сегодня. Я пришлю человека. Снимок должен быть готов к утру.
Артём кивнул, не задавая вопросов. Деньги были хорошие, а любопытство в его деле было опасной роскошью. Гость ушел, оставив за собой запах сырости и чего-то еще – едкого, как горелый воск.
К полуночи в дверь постучали. На пороге стояла женщина. Ее лицо, бледное, с резкими скулами, казалось вырезанным из мрамора. Черное платье с высоким воротом скрывало шею, а руки она держала в муфте, будто боялась прикоснуться к чему-либо. Она назвалась Анной и, не глядя Артёму в глаза, попросила сделать портрет.
Он усадил ее перед объективом, зажег магниевую вспышку, и комната озарилась резким светом. Женщина сидела неподвижно, но Артёму показалось, что тени за ней шевельнулись, словно кто-то прошел за ширмой. Он отмахнулся от наваждения – старый дом был полон сквозняков.
Сеанс прошел быстро. Анна ушла, не сказав ни слова, а Артём занялся проявкой. В темноте лаборатории, под красным светом лампы, он опустил пластину в раствор. Изображение проступало медленно, будто нехотя. Сначала глаза – пронзительные, почти светящиеся. Потом скулы, губы… и что-то еще. На заднем плане, там, где должна была быть пустая стена, проступала фигура. Смутная, но явно человеческая. Она стояла за Анной, чуть наклонив голову, словно заглядывая ей через плечо.
Артём замер. Он проверил пластину – никаких дефектов. Сделал еще одну копию, но фигура появилась снова, теперь чуть четче. Ее лицо было размытым, но глаза… они смотрели прямо на него. Сердце заколотилось. Он вспомнил слухи о своих снимках, о том, что они "видят больше, чем надо".
В ту ночь он не спал. Утром, как было велено, он оставил фотокарточку в условленном месте – заброшенной часовне неподалеку. Но копию спрятал. Не для продажи, не для показа – для себя. Ему нужно было понять.
Дни шли, и Артём замечал странности. Его шаги эхом отдавались в пустых комнатах, хотя он жил один. По ночам из лаборатории доносились шорохи, будто кто-то перекладывал пластины. А однажды он нашел свою копию снимка на столе, хотя точно помнил, что запер ее в сундуке. Фигура на фотокарточке стала четче. Теперь он видел ее одежду – старомодный сюртук, – и руку, лежащую на плече Анны. Но лица все еще не было.
Он начал расспрашивать о женщине по имени Анна, но в Замоскворечье никто о ней не слышал. Лишь старуха-цветочница, крестясь, пробормотала, что в тех переулках "давно никто не живет, кроме теней". Артём чувствовал, что сходит с ума. Он перестал выходить из дома, запирал двери, задергивал шторы. Но тени в студии становились гуще, а объектив его камеры, казалось, следил за ним.
Однажды ночью он решился. Разжег лампы, зарядил камеру и направил ее на себя. Если его снимки и правда ловят что-то запредельное, он увидит правду. Вспышка ослепила, и в тишине он услышал шепот – нечеловеческий, но отчетливый. Слов не разобрать, но они звенели в голове, как звон разбитого стекла.
