Вдруг – щелчок и слепящий световой удар прямо в глаза.
– Стоять.
Фигуры в балаклавах вышли из темноты. Всё как в кошмаре, который, казалось, уже отступил – и вдруг вернулся.
– Кто такие? – жёстким голосом спросил один из них.
– Мы свои! – крикнул Мариан. – На реке баржу подбили. Мы – одни из тех, кто выплыл.
– Как же вам удалось доплыть в такой холод? – удивился самый крупный из них.
– Он мастер спорта по плаванию. Вытянул нас, – ответил Комарий.
– А он – Комарий. Из Совета. Листовки с его лицом расклеены по всей стране, – в ответ сдал друга Мариан.
– Точно! Комарий! – воскликнул один из бойцов и тут же снял балаклаву. Это был седой мужчина лет пятидесяти. На шее у него красовалась татуировка Сопротивления.
– Я тебя помню, – сказал он тихо, глядя прямо на Комария. – Ты говорил с площадей. Мы все ловили твой голос сквозь радио-помехи. Ты был нашей надеждой. И то, что с тобой случилось, – это несправедливо.
Комарий сглотнул, как будто ком в горле стал слишком тяжёл.
– Спасибо, что верили в меня. Теперь я прошу вас помочь мне и моему другу.
– Конечно. – Седой достал кусачки, наклонился и в несколько приёмов срезал цепь. Она распалась на части, наконец-то освободив пленников, сделав их отдельными субъектами, но не разделив судьбу.
– Мне нужно будет сделать пару звонков, – сказал Седой. – А потом мы поедем. Через пару часов вы будете по ту сторону границы. Вас уже ждёт сказочная Карсалия.
Они ехали в кузове пикапа под старым брезентом, прижавшись плечами друг к другу, словно дети. И впервые за долгие дни им было по-настоящему легко. Они смеялись и болтали, перебивая друг друга.
– Помнишь, как я уверился, что меня подстрелили? – вспоминал Комарий. – А ты такой: «Да это просто царапина. Не ной».
И они в голос засмеялись.
– А когда эти молодцы в балаклавах обрушились на нас в шахте… – продолжил Мариан. – Я думал, в штаны наложу, честно!
И они снова расхохотались, смеясь над собой, над страхами, от которых теперь будто бы осталась только пыль.
Комарий вдруг замолчал.
Как здорово, что этот человек дал нам надежду. И веру в то, что мы не одни. Как замечательно, что меня ещё помнят люди. Возможно, мне не стоит убегать в Карсалию, а стоит продолжить сражаться здесь – бок о бок с такими, как они.
Дальше они ехали молча, каждый размышляя о своём.
Через час машина остановилась.
– Выходите, – скомандовал Седой. – Граница тут рядом. Вон туда, по просеке. Через три километра – старый блокпост. Он пуст. Там вы будете свободны.
Мариан посмотрел на Комария:
– Ну что ты надумал? Остаёшься или со мной?
– Пока с тобой, – ответил Комарий.
Поблагодарив старика, они радостно зашагали по просеке. Но через десять минут завыли сирены.
– Лежать! Не двигаться! – скомандовал резкий и грубый голос.
Мариан упал первым – от удара в спину. Комарий последовал за ним – от удара в лицо. Перед тем как провалиться в темноту, он увидел: Седой стоял рядом с офицером и считал купюры.
Мариан тоже заметил его боковым зрением и закричал что есть силы. Но это был не крик боли – это был крик предательства.
Лаяли собаки. Пыль резала горло. Гравий впивался в щёку. Всё тело билось в дрожи.
В голове всплыли слова: «Ты был голосом свободы. Ты дал нам надежду».
Они с Комарием поверили ему, как наивные дураки.
«Через пару часов вы будете свободны», – стучало у него в висках.
А теперь – снова цепи. Снова страх. Снова предательство.
Слёзы смешались с кровью, покатились по щеке – и он уже не чувствовал боли. Только пустоту.
