Со временем я осознал, что мой отец был настоящим супергероем, как те, которых рисуют в комиксах. Мне хотелось быть похожим на него. Я хотел помогать людям, как и он.
По правде сказать, я всегда подсознательно понимал, что не смогу пойти по его стопам, потому что проблема была изначально во мне. Я родился с этим странным речевым расстройством, и мне всегда давалось чтение с трудом. С годами ситуация только усугубилась.
Но все меркло перед теми моментами, когда я, сидя рядом с отцом где бы то ни было, следил за тем, как он читает, пытаясь объяснять мне вещи, которых я не мог сходу понять или терпеливо выжидая, когда же я наконец правильно прочитаю то или иное слово. В те минуты я казался себе ученым, врачом, философом… самым умным человеком на Земле! Правда, иллюзия постепенно растворялась, как круги на воде, исчезала в пелене повседневности: за школьной партой, слетала с уст недовольных учителей, в смешках и шепоте одноклассников за спиной и в хмуром взгляде разочарованной матери.
Как филолог, Нэнси всегда презирала меня. Конечно, она относилась ко мне, как любая любящая мать относится к своему сыну, старалась тщательно скрывать свое негодование, но иногда проклятия все же срывались с ее языка. Меня всегда забавляли ее минутные приступы ненависти. Я все равно любил ее, хоть она и не научила меня доверять ей.
Так или иначе, самым главным человеком в мои совсем еще юные годы, был, несомненно, отец. И тогда, когда сильный ветер толкал меня в спину, я бежал сломя голову к самому краю обрыва, не слыша, как кричит отец, пытающийся догнать меня. Мной двигала какая-то странная, внутренняя опустошенность, как будто кто-то наперед предвидел, что мне предстоит пережить смерть самого близкого из людей в столь раннем возрасте.
Накануне отец с матерью сильно повздорили прямо в доме у мистера Уилкса. Папу в очередной раз вызывали на срочное совещание, связанное со сложной операцией одного из пациентов, и ему ничего не оставалась делать, как вернуться в Лондон посреди своего отпуска. Нэнси знала, что он уже не вернется, несмотря на то, что он обещал вскоре приехать обратно, поэтому устроила ему настоящий скандал.
Я помню, как плакал, сидя на лугу перед домом Саймона, наблюдая за тем, как багрово-красный солнечный диск медленно закатывался за горизонт. Старик подошел ко мне и сел рядом, пытаясь утешить. Я сказал ему, что не хочу, чтобы отец уезжал и спрашивал его, почему мне так одиноко. Он знал, как сильно я привязан к отцу. Другой бы на месте мистера Уилкса отругал меня за то, что я веду себя как плаксивая девчонка, но только не он. Несмотря на свою консервативность и внешнее безразличие к окружающему миру, мистер Уилкс был способен на сопереживание. Не знаю почему, но он всегда относился ко мне с особой нежностью. Возможно, потому что у него никогда не было своих детей, и поэтому отчасти я был ему как сын, а, возможно, и потому, что он сильно уважал и ценил дружбу с моим отцом. Тогда он сказал мне, что именно в разлуке мы испытываем чувство одиночества лишь для того, чтобы познать истинное значение любви к тем, в ком нуждаемся больше всего.
На сердце у меня было тяжело. От частых всхлипываний мне было трудно дышать, мысли постоянно путались, и я не придал особого значения его словам. Но потом я не раз вспоминал, как сидел весь заплаканный на цветочном лугу, и в полной мере осознавал всю трагичность и неизбежность его слов. Тот запах луговых цветов и привкус солоноватой воды преследовал меня, пока я сидел в больничных коридорах в надежде, что отец снова вернется ко мне.
